Я еще и эту ночь через себя пропустил.

Каждый возраст замечателен, если ты знаешь, что
он... замечателен.

Детской комнаты не достаточно. Игрушки на ковре
остаются за спиной, и маленькая ушастая Ари
скользит на коленях по паркету к открытой двери.
Она оглядывается на меня прежде, чем ползти
дальше. Арине сегодня семь месяцев. Впереди мир.
Впереди вся жизнь.

утреннее сердце в колодце
глубоко-глубоко
там влага
там жизнь
успеть бы поднять ведро
не расплескать...

- А кто такой Хвост?
- Выдумщик.
- И все?
- Нет, конечно. Но Хвост выдумщик своей жизни,
и выдумщик на ровном месте.
- И что он такое выдумал?
- Много. Все. Чайник вина под небом иллюзион на
улице цветов париж америку детей своих в разных
странах паспорт путина напоследок дорогу обратно
елену прекрасную вино выставки… Он выдумал свою
жизнь и свою смерть…
- Как это?
- Хвост ушел с осени в зиму (четыре года
назад). Он просто не хотел в зиму.
- И что-то он успел сказать?
- Конечно. Он успел поблагодарить. И умер…
молодой.
- Ему было шестьдесят четыре?
- Я о душе.
- А-а-а…

Мой молодой друг Рома сочинил парочку новых
чудесных мелодий. Я записал их на телефон, но
сочинительство слов в одного меня уже не умиляет.
Даже на такую добрую музыку. Было бы интересно
поработать альтернативно с Игорем (или Хвостом),
а потом из двух, трех черновиков сложить один.
Было бы забавно выдать на троих русский «Отель
«Калифорния», но Игорь и Хвост умерли. Я почесал
«репу» - кому еще предложить? Не кому. То есть, я
не знаю кому. Придется опять в одного, блин…

- Мама, ведь кто-то читает мои глупости?
- Ты рос всегда самым красивым и умным мальчиком
на свете.
- А брат?
- Не трогай брата. Он ведь у тебя младший!
- Я знаю, мамочка...

В городе все время что-то происходит. Если тебе
это надо, и ты поймаешь волну узнаваемости, ты
можешь каждый вечер перемещаться из клуба в
кинотеатр, из кинотеатра в ресторан, и т.д. Если
тебе это надо. Если тебе не жалко вечер. Если тебе
слегка за тридцать (как среднестатистическому
тусовщику нашего города). Ну, и есть еще нюансы.
Если мужчина приходит один, например, то он в
перекрестном фокусе огромного количества женских
глаз. Даже, если мужчина несколько потрепан, а
глаза пытаются прятать за ресницами…
Вчера вечером мы выбрались на часок
вдвоем. Нельзя же всем отказывать - не удобно.
Благо за столик присел в коньячной расслабленности
фотохудожник Саша Дроздин, и разговорившись не на
шутку, предложил мне следующую его выставку не
только обогатить отраженными в фотографиях
словечками, но и все это в конечном итоге вместе с
фотографиями по окончанию сжечь.
- Зачем?
- Акт такой красивый, пиар-ход…
- Ты думаешь?
- Я уверен.
- Но останутся ведь черновики.
- А мы их не оставим. Только по-честному.
- Мне фотографии твои жалко.
- Ну, не совсем ничего не оставим… Но так уже
не сделаем!
- Я стихи один в один точно не восстановлю.
Особенности моей памяти. Я правда их еще и не
написал...
На этой высокой ноте, отведав по куску
горячей пиццы, мы с удовольствием разошлись.

Дима пьет со студенчества, почти не
останавливаясь. Паша, по вновь появившейся
информации, вошел в новый жестокий штопор. Андрюха
и батя уже не пьют несколько лет – могилки их, по
стечению обстоятельств, в семидесяти метрах.
Вечером, как обещал, заехал к Юре и Олегу.
После двух последних моих визитов, выцедив
тысченку-другую, они пропадали из реального поля
общения на неопределенное время выхода.
- Поехали.
- Куда?
- Поехали…
Добравшись до большого универмага, мы на
тысячу накупили два огромных пакета еды от
картошки и круп…
- Все, что могу. Простите, братья. Все, что могу…

Несколько суток ночью теплее, чем днем. Днем - +1 - +2, ночью - +5 -
+6. Конец ноября. И природа мучается.

Вечером позвонил школьный друг – предложил два
билета на концерт Шнура. Я попросил взять
получасовой тайм-аут и углубился в следующие
размышления.
В субботу я иду на Сукачева, а два “черта”
(неожиданно облюбовавшие наши провинциальные
подмостки) за одну неделю, пожалуй, даже будет
слишком. К тому же “Ленинград” будет работать в
хоккейном зале “Кристалл”, а там акустика
никудышная. А билеты дорогие. Идти можно только с
сыном, где он будет рядом со мной лицезреть пьяную
и матерящуюся русскую звезду… Короче отказался я
по совокупности.
И еще я подумал, что раньше руководствовал
больше импульсами. И наверняка пошел бы. А вот,
сына бы не взял. Правда, в том “раньше”, и сын был
другого, “не концертного” еще возраста.

- На самом деле ты ленишься?
- На самом деле я устал.
- Так, измени что-нибудь.
- Наменялся. Если менять, то не сейчас. Не в зиму.

Серые дни осенью похожи, а ночи делятся на те в
которых дочь спит, или не спит...

- И есть ли разница: двадцать лет назад, или
сейчас?
- Есть. Мы силы, Андрюшечка, стали экономить.
Раньше не экономили, потому что не нужно было, а
сейчас в усталость вечером упрешься, и экономишь.
Не стыдно, а удивительно.
- Удивительно, что с нами?
- Удивительно, что теперь это мы...
После паузы.
- А ты-то как?
- А я вчера, Тань, на джазе заснул.
- В первый раз?
- На джазе в первый. Уехал я куда-то так, даже на
второе отделение не остался. Можно и дома спать. И
ведь трезвый был, удивительно.
- Удивительно, что трезвый.
- Удивительно, что заснул.
- Стареем, да?
- К зиме это, Тань. Весна придет - проснемся. И
споем с новой силой... кто останется.

Это реальный дневник без художественной выдумки и
фантазмов. Страшно хочется ничего не забыть.
Каждый день, как законченное произведение, которое
ты не написал. Как зарубка на дереве, которая
отличается от прочих. Отличается...
В четверг вечером ходили к другу Игорю на
50-летие. Ровно пять лет назад в этом же зале в
таком же, кажется, составе (во всяком случае наш с
Игорем друг, Семен, так же сидел со мной рядом), с
подобным образом расставленными богато накрытыми
столами, я читал имениннику свои стихи, и бурчал
про себя, что сделаю к своим сорока пяти все,
чтобы чем-то на него походить и выбраться из своих
проблемищ. Пять лет в этом возрасте единица не
очень-то заметная. Так же среди первых держал я
слово в этот раз и сказал, кроме слов об Игоре, и
что многого на примере Игоря уже достиг. Со мной,
например, за столом тоже Ольга... И читал стихи за
меня ведущий Дмитрий Дибров, потому что забыл я
очки, а кое-что все-таки меняется.
Надо сказать, что у Игоря потрясли дважды
не программы (хотя они были великолепны и с
"заморскими" гостями), не фильм в
который засунули и мою говорящую об имениннике
голову, а атмосфера. Четверо их детей с Ольгой, и
его любовь к Ольге - вот. На следующий вечер мама
(ей исполнилось семьдесят два) собрала нас у себя
дома с братом и четырьмя внуками. Внуки оказались
у мамы в разных возрастных категориях. Данила
выделялся - 23, а дальше пошли мальцы: Коля - 5
лет, Павел - 2 года, и моя Арина шести месяцев от
роду. Для полного комплекта маме не хватило
приезда старшей внучки Полины, но она далеко. Ей
прощается. Невестки спросили у мамы по поводу
правнуков. "Нет. Не надо. Рано еще." И
вместе с Владимиром Ивановичем по-доброму легко
рассмеялась.
На следующий вечер мы с Ольгой пошли на
великих артистов. В театре Оперы Инна Чурикова и
Геннадий Хазанов играли комедию по пьесе Ричарда
Баэра. Простая история про взрослых людей и
любовь. И только на ней я понял, что последние
несколько дней (и всю сознательную жизнь) я думаю
об этом невероятно сложном человеческим понятии. И
многое так и не пойму. Может никогда. Смешанные
письма моей дочери тукают досадой в моей голове, а
тем временем, великие выдают на сцене
заготовленные, но такие простые истины. Великим,
после спектакля, я подарил цветы и книги с
подписями "Великим..." И все-таки, как
жаль, что дочь моя не может сидеть со мной сегодня
рядом, а потом, как моя Ольга, рассуждать, что же
все-таки скрыто в этом простом и сложном понятии.
Как жаль...
Утром в воскресенье я дождался, когда
сын Данила и Олин брат Максим выспятся вдоволь, а
потом взял мальчиков на святой родник. С Максимом
мы окунулись в его холодной и чистой струе по три
раза, зашли в часовню, набрали воды. Потом заехали
к деревенскому философу и художнику Шадрину.
Попили чай, поговорили о любви...