Он стоял на осеннем жёстком ветру городского кладбища.
Он даже не помнил, когда он умер...

роман пишу
герои побежали
и ничего, что автор
остался голый и посередине
и ничего, что я бездействую поныне
и лишь мысль в конце главы ускоряет свою прыть
и ничего, что многое полезней было б забыть

регулярное и болезненное воспроизводство строк

с годами открытия упрощаются
ты вновь открываешь ночью небо со звёздами
ты входишь в лес и открываешь от листвы грибы на
поляне
ты открываешь, что никогда не поздно быть
любимым и любить
чтобы не забыть, не исчезнуть
ты доверяешь свои открытия бумаге, компу
и открываешь дальнейшие шаги не очень
известного словотвора
себя

- У меня просто не получаются короткие истории. Не то, чтобы я против
флирта, но лёгкие однодневные истории – не для меня.
- И как ты это объясняешь?
- Себе? Все люди разные. Кто-то хорошо рассказывает анекдоты, а кто-то
погружён в какие-то другие формы и ни черта ничего из лёгкого
поверхностного не помнит.
- Это плохо или хорошо?
- Однозначно ответить нельзя. Люди разные. Благо приходит время, когда
понимаешь, что поздно уже что-то серьёзно менять.

он лежит на втором этаже и молча в окно смотрит
там есть сад, кусочек недвижимый дальнего поля
ночью, меж пауз от боли, звёздные дыры
он редко встаёт, задаёт глупый вопрос
он виноват в чём-то что-ли
он, давно всех простивший
любуясь миром

Пашка спрашивает: "А где твои новые
фотки?"
Новый фотки там, где новый я. Меня пока там
нет, но я готовлюсь.
- Не поздно ли?
- Никогда не поздно. И никогда не говори
"никогда". И всё это в одном объёме
меня.

утро
играет Булат
книжная полка правильная
Пастернак, Хвост, Рыжий
Хлебников есть, Гумилёв, Рембо, метареалисты
все есть и мы проезжающие
прилипшие не случайно

ночью мы говорили о феномене Алексеева и о всём

мы в полях Краснодарского края
у фермера Зоткина
у поэта

так не бывает
огромные пространства русского чернозёма
но читать здесь некому

а он читает
Булату
и нам

сладкие краснодарский арбузы мы ели всей командой

- Кто это, кто это – твой Зоткин?
- Ну, встречающая сторона. Ну, просто хороший человек.
- А ещё?
- Ну, бывший моряк, фермер… поэт.
- Можешь не продолжать - всё понятно.

- Заплатите деньги, чтобы мы судили.
- Все же заплатили.
- Заплатите деньги, чтобы мы судили честно.
- Мы заплатили.
- Но они заплатили тоже.
- Ну и судите – вы же судьи.
- Мы не умеем так. Заплатите чуть больше…

Утром и вечером я сижу на собраниях, где нет мужчин. Это, увы, не сон,
а женщины вокруг пытаются спасти своих детей. Меня не выгоняют, но я
часто чувствую свою инородность. Где же братья - мужчины? А может я
женщина?

И началась новая жизнь. И выяснилось, что ничего нового в ней не было,
а продолжалось лишь старое, но реплика, реплика, повисла у обрыва
красиво и на полуслове оборвалась: «И началась новая жизнь мо…».
И море шумело рядом под ногами.

я подобрал их у моря
и привёз тебе

три маленьких жёлтых камня
- Всего три?

ты положила их в стеклянную мерную колбу
с белыми рисками

теперь у нас в колбе море

у чиновника нет другого выбора
на входе ему причитается смешной оклад, кабинет
и неиссякаемый, с обязательными процедурами заискивания
ворох дел

ему достаётся от предшественника стол, кабинет
и пустой, ещё пахнувший банкнотами
верхний правый ящик стола

выбор был сделан раньше
он уже пришёл

проехав полстраны
въезжая на грязные родные улицы
с трудом, пробиваясь уставшими фарами, смок
мельчайших крупинок
получая обратно тяжёлый гортанный кашель
голос во мне вступает в фазу осенней тоски
- Ты Пылевоград, как накаркал себе? Ты же не в
ссылке, парень, здесь?