Они зашли в продуктовый магазин не во время: мой
школьный товарищ Пашка, два «азика» и два молодых
парня с девицей. Было семь часов вечера, 9 мая.
Средних лет продавщица попросила всех замолчать –
по радио объявили «Минуту молчания». «Южные»
остановились сразу, Павел выключил связь по
телефону (это был я – я замолчал под тикающие
часы метронома на трассе), а молодёжь
утихомирилась лишь после третьей попытки, когда
вышел охранник и рявкнул на них басом.
Дальше можно было бы придумать всякие
продолжения, но мне почему-то захотелось назвать
этих русских молодых людей «эстонцами".

Многие вещи из дневника я печатаю на
"Литсовете" и не редко вокруг них
происходят небольшие дискуссии, идут письма.
Симпатичный кубанский поэт Сергей Зоткин, прислал
мне на "дождь" свою вещь, и вместе со
своим ответом я решил здесь один раз в перехлёст
показать, пример переписки (отсылать повторно его
на "Литсовет" я не буду).

Зоткин С., 10.05.2007 00:05, [ Ответить ]
у меня есть такая вещица:

кто такие импрессионисты
может ли кисть
быть опущена в момент истины
уловим ли момент перехода
дня в ночь и обратно
мне хорошо думать когда за окном дождь
когда лица прохожих похожи на светлые пятна
в такие минуты я выражаюсь невнятно
или просто молчу как индейский вождь
никакой фальши
мне достаточно кода
если ты написал
«зима слилась с зимой. сплошное время года»
я буду читать дальше

вишь, почти совпали. )

Сокульский А., 10.05.2007 06:29 [ Редактировать ]

Да, мы из одной оперы, правда не знаем, что это
кроме обязанности каждый день в неё приходить
даёт, соберутся ли зрители, придёт ли дирижёр,
одобрит ли он нас - свои партии в гуле событий мы
написали сами и теперь мучаемся от ощущений, что в
них полно неточностей и изредка их исправляем...

Для писателя дождь - самое удобное время. Не
только ты, а никто другой, лишний раз не рискнёт
блуждать по городу, по дачам и пляжам. Стучишь
себе не торопясь по клавишам компьютера и не
завидно.
Здесь я опять вхожу в жесткое противоречие с
недовольным (в себе) бизнесменом, который знает -
в непогоду хороших продаж не жди.

Целый ящик документов, грамот, поздравлений из
забытых времён моей прошлой жизни. Выкинуть сразу?
Найти место для его вечного хранения. Может быть
когда-нибудь… Куда сваливаются основное количество
архивов ненужных вещей после? Выкидывают на
свалку.
Было бы здорово создать музей чужих
архивов с правом обратного забора вещей
родственниками ушедших (за такое право взимается
минимальная денежка). Музей ненужных вещей,
разобранная по полочкам мусорка: огромная,
растущая, ежедневно пополняющаяся…
Можно условно разделить вещи по времени:
семидесятые, девяностые, конец девятнадцатого
века, семнадцатый век целиком… Или по бесчисленным
разделам.
У театралов некоторые вещи были востребованы, у
киношников…
Ладно, опять отвлёкся. Что делать с этим
ящиком?

В семидесятые-восьмидесятые мы жили над ними. Мы
на пятом этаже, он с Екатериной Ивановной на
втором. Несмотря на приличную разницу в возрасте,
мама как-то душевно и близко сошлась с ними и
каждое девятое мая мы сидели с ней у них за
столом.
Макар Никонович надевал свой парадный
китель, и мы слушали рассказы о войне. Он служил
техником на военном аэродроме. Бог его миловал –
не немцев, не летящих мимо снарядов, он не видел.
Но знал много и был начитан: ему теперь
приходилось часто выступать перед школьниками.
Для меня они олицетворяли размеренную
советскую полунищую старость вдвоём и
недосказанность. Он говорил о чужих боях, о чужих
полётах. Он ненавидел происходящую серость вокруг
и ничего не мог сделать.

Если бы кто-нибудь научился переводить её в сухой
остаток, то на земле появилось огромное количество
нового материала. Если бы это был строительный
материал – из него были бы возведены города и
дворцы боли. Если бы энергетический – мы бы
прекратили оставлять пустоты в земле, и монополиям
пришлось срочно искать выход и переключаться на
разработку человечества.
Особенно высокий эффект выхлопа давали
бы войны и мучающиеся лирики. Причём последний
способ был бы объявлен ЮНЕСКО, не только, как один
из самых эффективных, но и гуманных. Им всё равно
некуда девать – свою боль.

Чем литературного варианта отличается от
дневника? Акцентами, отсутствием частного,
зашлифовкой... Если на это есть время (на всё
требуется время). На "Литсовете"
"футбольный болельщик" был видоизменён
и, чтобы один разок на примере можно было сравнить
отличия, я решил напечатать его и здесь. Если
опять же будет время и силы, в некой будующей
книге, третий вариант тоже видоизменится.


"Он появляется ни откуда и так же
стремительно исчезает. Он появляется в разных
городах на матчах любимой команды и олицетворяет
её темперамент. Он её поддерживает своей фактурой,
своей походкой, своим свистом и своим хохотом. Он
имеет своё веское слово, доходящее порой до
раздевалки.
Кто он, любящий эту игру, и эту команду.
Она часть его жизни. БольшАя часть. Перед такими
болельщиком стыдно проигрывать без боя, и
интересно за одним столом. Футбольный мир города
перед ним в прошлом и настоящем не имеет тайн. Он
говорит фамилии, как перебирает мелодию.
Он всего-то болельщик, хотя его посылы
уходят в не доиграл, в не до забил, в не до мечтал
и в… остаюсь со своей командой.

При неправильно, уставшем подходе и «издательская
система», может быть прочитана, как
«издевательская».

Он появляется ниоткуда и так же стремительно
порой исчезает после финального свистка. Но он
всегда приходит на матчах любимой команды. Он её
поддерживает своим темпераментом, свистом, хохотом
и имеет соё веское слово, доходящее до раздевалки.
Он просто любит эту игру, и эту команду. Она часть
его жизни. БольшАя часть. С таким болельщиком
стыдно проигрывать и интересно за одним столом.
Футбольный мир города перед ним в прошлом и
настоящем не имеет тайн. Он всего-то болельщик, но
корни его уходят в не доиграл, в не до забил и в…
«остаюсь с вами».

- Что они делали в тех средних веках при свечах ранними часами и без
компьютера?
- Спали.
- А если бессонница?
- Пили чай и обмакивали в чернила перо…
- Письма, записки их всякие, дошедшие к нам в единичных экземплярах,
лежат по архивам. Кто их теперь читает?
- Это не важно. Они об этом тогда не думали, а о компьютерах и
представить не могли.

Я попытался вернуть картинкам на дисплее
первоначальный цвет , и в ответ менее, чем через
час получил подробную характеристику всем
моим внутренностям. Ничего там хорошего нет:
сердце нужно поменять, голову - отрубить... Но
резервы наши не внутри, а снаружи.
Вечер при свечах с ожиданием следующей мелодии
для танца. Дали "Easterday". Я так и
думал. Возможной альтернативой, был бы
"Отель
Калифорния", но "Битлы" легли
сегодня лучше, точнее.
Эта песня - моя ровесница. Я - почти не
понимаю, что у меня там внутри...

Я заехал к ним днём ненадолго в дом Игоря. Я не
брал у него сегодня интервью. Дождь выбрал,
остриг, поменял, помог и подготовил её первую
большую книгу «на выход». Он придумал книге
классное название. Но я не об этом.
Мы читали по очереди её стихи (мне не
долго включаться, когда есть выбор), но и это
пропустим. Мы говорили недолго, но мне кажется,
сквозь их имена, сквозь имена, встают герои.
Должны. Дождь – Чингачгук Большой Змей. Маэстра –
Добрая Истина Непокоя. Все остальные приходите,
приезжайте. Имён много. Мы их вам застолбим,
отдадим, присвоим. Большие, чистые, как и вы,
способные обозначить борьбу…
Всем настоящим поэтам - орден Родины
лучшей степени! Желательно не посмертно.

Мой друг расширил свою беседку на даче, и к моему
приезду со вкусом ковырялся в земле. Он отмывал и
ввинчивал в землю, пластиковые ограждения бетонных
тропинок.
- Чтобы грязь не попадала…
Мой друг радуется малому, живёт в долг и
успокаивает меня. Он, наверное, уже устал меня
успокаивать.
- Здесь будут висеть цветы, здесь будут стоять
три барных стула, здесь будет маленький телевизор.
Я нужный уже присмотрел. Будем сюда по выходным
нырять. Сколько хочешь…
- Правда, классно. Ты молодец. Ты знаешь, что
делаешь. И спасибо тебе.
- За что?
- За беседку.

Конформизм – это болезнь. Глобализм – это болезнь.
Не способность сосредоточиваться на главном – это
болезнь. Писательство без девидентов – это
болезнь. Алкоголь, наркотики, кофе, лекарства –
всё болезни.
Болезнь говорить неправду. Болезнь делать не то.
Болезнь ничего не делать.
Выбраться из них невозможно. Болезнь ежедневных
молитв и болезнь полного неверия. У каждого свои.
Абсолютно здоровые люди живут только в сказках.

«Старики» рассказывали друг другу при мне минут
десять, как переварились пельмени и что нужно было
сделать, чтобы они не переварились. Они
рассказывали друг другу о какой-то ерунде и
улыбались. Светились оба. Они были счастливы здесь
и сейчас с переваренными пельменями, со своим
возрастом после семидесяти, со своими болячками и
маленькими пенсиями. Со своей первой-второй
встрече спустя пятьдесят лет... в этой стране.
Я поел мягких пельменей, поулыбался с
ними и для них, и быстро ушёл дописывать длинный
рассказ.