"Белые" озвучивались красными
десятилетиями, чаще темней, чем коричневые. Ближе
к чёрным.

Если внимательно и поподробнее, то Волга... ни
фига не встала! Что с заспанных глаз не скажешь.
Это ледоходный лёд утром из проток по коренной
прошёл. Хорошо, что друг приехал - подсказал. А то
опозорился бы...

Вьга, снег, заметающий на трассе в ста километрах
от Питера машину, стук колёс поездов, убирающиеся
подкрылки в самолёты, разговоры на разных кухнях с
разными милыми людьми, мои читки в относительно
больших питерских аудиториях и трём, оторопевшим
тёткам, в купе, многие разбросанные мысли за
неполную неделю, осталленные за спиною
сегодняшнего, опять беззубого-безснежного хмурого
утра, Пылевограда. Река как-то неудержалась и
встала здесь без меня при плюсовой. В третий раз
за зиму. А если минуса не будет, что ей не
вставать что-ли? А как же бедные сумашедшие
рыбаки?
Звонок мамы со двора, заставил меня ускорится
и на время забыть о записях в блокноте в двух
самолётах, в трёх поездах, в нескольких такси, на
шести-семи наших маленьких русских кухнях в
Москве, Питере, Волхове. Записи на подкорке,
мысли...
Я ночью был дома и теперь выскакиваю, вылетаю
вертикальным шлюзом лифта, чтобы вернуться, и
рассказать что-то Вам поподробнее.

Зрелые идеи обычно носятся в воздухе. Вопрос
только в том, кто их раньше начнёт озвучивать.
Добрые идеи редки по природе своей, в этом
ужесточающемся и ускоряющемся мире. Недавно
принесли поздравление с праздниками от нового, но
при этом с ясной атмосферой теплоты, местного
глянцевого журнала. На открытке одно, крупно
напечатанное, слово: "СЧАСТЬЯ", и
приколотый к ней автобусный билет со счастливым
совпадением сумм левых и правых тройки чисел.
Причём тут идеи в воздухе? Два месяца назад я был
ведущем в "Реке" и придумал аналогичный
ход с поиском счастливого билета. Счастливый билет
долго никто не мог выбрать, а потом был подарен
Игорю Алексееву (виновнику вечера и автору новой
книги), который он грациозно съел.

В связи с обстоятельствами появления первых
рассказов..., да и просто давно, ой давно, хочется
перечитать любимые и маленькие вещи у Чехова,
Бунина, Набокова, заглянуть к Маркесу, вернуться к
Хемингуэю. Но когда это сделать? Когда?

После двух месяцев бесснежной зимы - эта тема в
разговорах потихоньку исчерпывается. Ну нет зимы,
ну нет снега, ну Волга не встала и пролетели в
ожидании, хоть каких-то морозов лыжники,
хоккеисты, рыбаки, продавцы сезонные... Человек -
cущество приспосабливающееся, причём достаточно
быстро.

Моему другу, Игорю Алексееву,
с любовью и в день рождения

- Не могу начать. Если попробовать
рассказывать вам свою жизнь, то получится, как-то
неправдоподобно. Мне проще вам сочинить
что-нибудь. Дайте тему, несколько слов. Можете -
обрывок мелодии. Можете какую-нибудь вещь
показать. Мне достаточно…
- Я знаю! Я встречался с вами здесь, более
года назад. Вы мне написали тогда за час шикарный
рассказ. И что удивительно – почти всё в нём,
правда. И что более удивительно - всё обо мне.
- Да, странно. Я не помню.
- Как вам упомнить. Вы же здесь каждый
день?
- Каждый.
- И каждый день вы пишите новую историю.
- Почти. Бывает редко, что заказчиков нет,
но я всё равно пишу. Хотя чаще находится
один-другой. У меня и регулярные поклонники есть.
Человек семь-восемь…
- Они оплачивают вам счёта?
- Я ем мало. Пью, с некоторых пор,
умеренно. Знаете, однажды за день я написал
одиннадцать рассказов, восемь стихотворений и три
новеллы. С третьего заказа я всегда прошу
деньгами. Сколько дадут. В тот вечер я уехал
отсюда на такси. Мне показалось тогда, что я стал
знаменитым писателем…
- А вам кто-нибудь говорил, что вы
гениален?
- Много раз… Но о том, что автор гениален,
может знать только сам автор.
Немного странный разговор, происходил в
питерском уютном ресторане. Мужчины сидели за
маленьким столиком на двоих. Тот, кто справа, по
легко просчитываемой стоимости элегантного
костюма, по монолитности и значительности фигуры и
по чистому покрову головы, явно походил …на
состоявшегося ныне, «сквозь войну и ненастья»,
крупного русского бизнесмена или банкира. Тот, кто
слева, по мягким размытым линиям свитера и не
первой свежести вельветовых брюк, худобой и
длинными седыми волосами, с ходу попадал в
продвинутую и широкую группу местных
«художников».
- А вы попробуйте. Рука же не онемеет. Я
обещаю оставить всё в тайне. Пишите не
задумываясь, как обычно. Да и, допустим, я заплачу
вам двести баксов.
- Вы же понимаете, что дело не в цене?
- Я понимаю. Поэтому ставку поднимать не
буду. Зачем?
- Вам не интересно, чтобы я что-нибудь
придумал? Вам не интересно знать что-то помимо
этого серого дня… над Невой?
- Мне не интересно. А чтобы как-то вас
завести, заинтересовать, я покажу вот эту толстую
папочку.
Мужчина развязал большими пальцами белые
тесёмки и выложил перед художником четыре-пять
сотен листов, исписанных мелким и уверенным
почерком.
- Что это?
- Это ваше. Часть. Часть ваших творений,
написанных за этим столиком. Есть ещё две папки,
но я их я не принёс - думаю, вы и так поверите?
- Ах, вот оно что. А я думал хозяин…
Художник тут же вспомнилась вся
заточенность местных официантов, выхватить у него
из под носа исписанные листки, убежать с ними в
чрево ресторана - в недосягаемую для него зону, а
потом вернуть первоисточник с приговоркой -
«сохранили для истории».
- Может я и есть – хозяин?
Художника слегка дёрнуло. Полтора года
неизменно, как на работу, да, именно – на работу,
ходил он в этот ресторан. Столик, за которым они
сейчас сидели, был «отвоёван» его ратным трудом и
медленным превращением в местную
достопримечательность. Конечно, он был не
памятник, не барельеф, но рассказы-стихи созданные
им из ничего, мгновенно, очень любили. А некоторые
продвинутые читателей могли вполне приблизиться,
дотянуться до смысла, понять суть. И в следующее
посещение дать задание позаковыристей. Многие
приходили сюда вновь и вновь из-за него…
- Я не пишу свою историю.
- Я знаю, но можно же попробовать?
- А зачем вам это? Даже не так. Давайте я
спрошу сначала о том, - нравятся ли вам мои
произведения.
- Ну, если бы не нравились, я бы не
собирал.
- Логично. А можно спросить – зачем вы их
собираете?
- Спросить можно, ответить сложней. Вы что,
считаете - они могут быть так легко утеряны?
- Не знаю. Я не задумывался. То есть
задумывался, но значительно раньше. Да… И всё-таки
– зачем вам они, вам?
- Во-первых я всё это прочёл, - «банкир»
красиво махнул на лежачую перед ним папку. Это же
ваше предложение: « Но в славе, которая к нему
неожиданно пришла, он уже не нуждался.»
- Моё…
- Или : « Импровизация освобождает
подсознание, а воссоздание прошедшей жизни всегда
намечает оттенок грусти. Вспоминая и радостное, и
тяжелоё – ты всё равно грустишь по утраченному
времени».
- Наверно, моё. Я всё не помню…
- А это: « Собственно я умер давно.
Сопровождение слов из моего теперь
нефункционального тела необходимо лишь для
производства тех забытых слов из давно, тех
забытых чувств из давно, которые я не успел тогда,
в давно зафиксировать, потому что был по
настоящему занят…»
- А вы тоже из Давно?!
- Вот именно. И мы могли с вами сидеть на
одной парте в школе, например.
- Ну нет! Я всегда с девочками сидел.
- Я образно.
- И я, - художник ухватился за случайную
спасительную для него фразу. Просите меня,
пожалуйста, но лучше не заставляйте писать о том,
что я теперь почти не помню. Удивительно, но я не
могу начать писать только об одном – о моей
прожитой жизни.
- О нашей.
Мужчины выпили по сто пятьдесят грамм
водки, закусив исключительно малосольным огурцом.
Трёхкратно расцеловались. Папку банкир забрал с
собой.
Возвращаясь, домой, художник обнаружил в
кармане своей куртки две стодолларовых купюры и
копию доисторической фотографии, с двумя
улыбающимися мальчишками - первоклашками. Тот,
кто был на ней слева, уж очень был похож на него…

Если, как "выдавать на гора" стихи не знает никто, даже сам
автор, то с прозой такой номер не проходит. Пять человек мои первые
рассказы прочитали - пятеро дали советы. И каждому, для начала, не
дашь вводную: не я там за главного героя. Не я.

Если тебе дают полетать утром во сне, не отказывайся.

Мне друг наладил пистолет
Я попросил, а он наладил
Не потому, что мы в разладе
Впервые так за много лет

А потому, что думал он
Окажет мне, больному, помощь
Вокруг враги, а я, как овощ -
В делах, замученный бизон.

- Что ж, ты не пробовал стрелять
В больших бизонов на рассвете
Да я не вру – есть на примете
Усталый, не способный лгать

Бывает глупо, вопреки:
Проснулся – стрельнул спозоранку
И жизнь попёрлась наизнанку
Стреляй внимательно…
- Беги…

- И что ты можешь сказать о работе?
- Работу надо просто работать.
- А если речь идёт о писателе?
- М-м-м... Писателю нужно просто писательничать.
- Дело в регулярности?
- Именно. Больше ни в чём!

Единственный способ не заходиться по пустякам, не мучиться ночью от
ощущения, возможного несколько преждевременного и от этого глупого,
разрыва на части, делать всё регулярно и никуда не спешить.

Хожу из угла в угол, мотаюсь все выходные и не
могу приступить к рассказу. Причём знаю о ком и
как писать. Знаю подробности. Понимаю связь героя
с моею неслучившейся жизью. Сцепку нужности для
многих... Но не могу. Кому он, зачем он, мой
рассказ? Я написал уже три. И пять книг
стихотворений. И два начала романов. Я не могу
опять абстрактно надеяться на свою необходимость и
сегодня топчусь на месте. Ау! Тихо. Может не
ждать? Может быть начну и так. Может быть начну.
Может быть.

Почтальон, дворник, сторож, грузчик, бригадир,
студент, инженер, один из директоров при
прокомсомольской конторке, прораб, ГИП проекта,
начальник отдела, менеджер, экспедитор, продавец,
директор и сособственник много раз, футболист,
тренер, продюсер, писатель...
Возможно не совсем в порядке, с некоторыми
накладками по времени я перечислил те профессии за
которые по ходу своей жизни, я получал какие-либо
деньги. В слегка настальгические студенческие
времена, например, я отрабатывал зарплату сторожа
и дворника, получая порой повышенную стипендию за
учёбу.
Больше я ничего не умею, да и далеко не ко
всему вышеперечисленному готов вернуться вновь.

- Ну не могу я снимать нашу бытовуху.
- А ты вот только на Красную Поляну ездил.
Поснимал?
- Не-а... Всего одну фотографию сделал на
обратном пути, тормознув у дорожного знака с
перечёркнутой чертой. Название на том знаке, с
указанием притрассового населённого пункта гласило
- "Весёлая жизнь".