Мне климат... Нет, мне атмосфера здесь не
нравится... в широком смысле этого слова.

Я хотел ему похвастаться… После превеликого
удовольствия от премьеры «Гамлета» и беглого
посещения рок-клуба, мы отправились в мой
расписанный акварелью подъезд, гуляли по вновь
отремонтированной квартире, смотрели из огромного
окна на Волгу… После позднего ужина и коньяка, я
соединил его с моим другом во Франции. Юра не
сразу и понял, что говорит с одной из легенд
Пылевограда, художником и авантюристом Алексеем
Батусовым.
- А ты сейчас где?
- В Безье.
- Без «е»?
- Правильно: без «е». Это - юг Франции. Ты
«Безение»* не читал?
- Кто же «Безение» не читал…
Юра разговаривал с Лёшкой долго,
одновременно показывая пальцем на экран. Там лет
пять назад в подыгрыше незабвенному Хвосту на
единственном концерте они играл с нынешним
абонентом вместе, с листа и на двух гитарах. Но
толком познакомиться, тогда они не успели.
Я хотел Юре похвастаться и ночью повёл его на
мою большую крышу со звёздами…
Сколько он выпил коньяка вчера, мне было не
ведомо. Есть люди, не меняющиеся в своих манерах
от количества принятого на грудь алкоголя. Он из
таких. Могу точно сказать, что он успел
заправиться ещё до спектакля и добавлял в
антракте. В рок-клубе он догнался. И хотя у меня
дома была закуска, он плохо закусывал. Юра тоже
захотел блеснуть, но моя гитара оказалась с
большой неуправляемой трещиной. Тонкий слух
музыканта ему не позволил… И тогда он прыгнул на
парапет крыши и прогулялся по нему на фоне
звёздного неба и моего горлового и тихого: «Юра,
Юра…» Железо под башмаками его гремело на всю
Вселенную. Благо, он не упал!
- Ты дашь мне ключи? Я буду здесь иногда
жить.
- Не сегодня, ладно.
Счастье оказаться опять на земле, искоса
поглядывая на карниз моего одиннадцатиэтажного
дома. Мы долго ловили такси. Наконец остановилась
наглухо затонированная черная тачка без шашечек. Я
заглянул вперёд и увидел двух средних лет
прикинутых дамочек с горящими сигаретами. В
одновременной попытки приятно им улыбнуться, я
сказал Юре: «Вылезай». Та, что постарше успокоила:
«Не переживайте, мы сытые». Почему-то я им
поверил.
До восхода солнца, как полагается, я вскочил
и зафиксировал первую мысль. Не хвастай! Сейчас
звонить без толку - Юрка спит. Нужно перетерпеть и
набрать его номер ближе к обеду. Сегодня у нас
репетиция...

* «Безение» - моя вторая книга стихов.

Школьный друг пригласил меня на завод. Ах, эти
затрапезные потёртые вертушки заводских проходных
в маленьких умирающих заводах с главными
начальниками – неопределённого возраста бабами в
стеклянных будках. Ах, эти запахи масел, роб и
железа с прислушивающимися сзади засаленными
заводскими. Кто это к нам пожаловал? Что за ферзь?
Сварщики при деле - варят, кран-балка с «тётей» на
борту проехала. Посторонись! Огромный проём цеха
со стеклянным витражом поверху.
- А ведь зимой здесь холодно, Пашка?
- Ещё как. Плюс один – два в самые морозы.
- И что работают?
- Работают. Куда деваться?
Куда деваться большой части страны?
Некуда. Остаться в прошлом. Замереть. Не думать.
Еду дальше. В областной библиотеки
презентация новой книги мастодонтов Пылевоградовой
поэзии и фотографии. Хорошая книга – добротная,
качественная. И умудрённых седых мужей уважили –
дали «оторваться». Меня пригласил… фотограф. Мы с
ним (я надеюсь) в одном измерении красоты.
Несколько фоток на грани, за гранью
описательности. В них Город живой, дышащий.
Радоваться хочется, плакать. Презентация проходит
в оформлении народного клубного фольклора. Женские
сарафаны, разливы бабушкиных многоголосий
вперемешку с речами чиновников. Закрыть глаза и
ты уже лет тридцать сбросил - Советы с нами.
Выдерживаю час, ухожу.
Еду дальше. У меня закончился один
загранпаспорт и ясно, что есть у меня пока (или
уже) телефонная возможность не стоять, не
мытарится в этих огромных очередях. Но минут
беглого взгляда в набитом и узком корридоре
хватило, чтобы вспомнить многое. Даже начал
строчку об этом вытягивать, вторую... Нет, не
дождётесь! «Все песни о любви…», и о смерти. К
тому же меня уже вызвали.

не могу приступить
мой герой умер
до того, как я его прописал
восстанавливать трупы
(не группы)
не входит в права мои
не могу приступить
в носу щекочет коза
я прибит чужой смертью
и только ищу, где нить
неизвестная, тонкая
видимая спустя
как в лесу – узнаешь паутину
когда порвешь
и ещё долбит темечко дятел
так же, чуть позже, и я
и еще непонятно зачем
почему живешь

Товарищ попросил прослушать свою мадам в группу.
Девушка вихляется, напускает на себя. Я не
выдерживаю.
- У тебя специальность-то есть?
- Муза.
И чуть подумав, добавляет:
- Прирождённая.
И смеётся...

Когда ты набираешь нужные баллы, они тебе уже не нужны.

Четыре часа ночи. Я собираюсь к компьютеру, как на работу. Любимая
проснулась, поглядела на часы.
- Сильно тебя накрыло.
- Спи...

Не пить, не есть, не спать толком. Если вы
когда-нибудь теряли близкого друга…
И если он ещё читает девятый день с диска
в твоей машине, записанные им за несколько месяцев
до ухода, стихи. Я их знаю почти наизусть, но
остановиться не могу – не время. Слушаю. Это о
моей жизни, о моём городе, о нас, оставшихся
здесь. Стихи Игоря, мне всё больше кажутся
гениальными, пророческими.
Как спать, если ты ещё собрался сделать
фильм о своём городе и своём поколении? Два в
одном – так не бывает. Непосильная ноша? Но
друга-то уже нет. Он то сценарии в конце жизни
писал с превеликим удовольствием. И у него
получилось бы. Так что один за двух. Так проще.
Кашель меня разъедает второй месяц. Вот с
кашлем надо что-то точно делать. Слишком много
детей малых. Родных, крёстных, не рождённых ещё,
Игоря… Друг мой сопли не любил. В прямом и
переносном смысле. Так что пошёл я писать
сценарий. Надо жить.

Вчера с обеда ходил по городу, заглядывая в
кафешки, сочиняя всякую глупость.
Как только по серьёзному присел, меня
вычислил свободный от дел праведных Нориманович, и
вскоре приехал поговорить. Потом он нашёл
музыканта Антоху и я им читал стихи Игоря, а Антон
громко и красиво пел свои песни под гитару.
Чуть позже от дальнего столика подошёл Дима
в галстуке.
- Да ты, брат, сегодня вижу не работал.
- Откуда вы всё знаете? Где я, что я делал?
- Город у нас маленький.
- Ах да, я забыл.
Зашёл в туалет, увидел своё небритое и
опухшее лицо. Всё очень просто - вот он откуда
знает. Посидел я тогда за столиком с Димой и его
другом. И вспомнил они неожиданно, как драли мы их
в футбол в летнем спортивно-трудовом лагере
"Комарик" в семьдесят восьмом. Ребята
учились тридцать лет назад со мной в физ-мат.
школе в параллели на год младше.
- 9:0, представляешь.
- Без шансов, короче.
- У вас звёздная команда была. Ты даже не
представляешь.
И начали перечислять фамилии, наши погоняла...
Где эти звёздные парни? Куда расстворились в нашем
муравейнике? Может кого уже и нет? А кто-то уехал.
Кто в Америку перебрался, кто в Израиль. Один,
говорят, давно, в ЮАР обитает. Собрать бы их всех
вместе, почитать стихи, вспомнить былое. 9:0 -
шутка-ли? Да не получится. Так что просто прошу,
чтобы жили они долго и счастливо. И то дело.

Прочитал своё всчерашне письмо Татьяне Кузнецовой
и понял, что не хотелось бы, чтобы оно затерялось
среди прочей разнообразной переписки. Печатаю его
без редактирования.
"Я вчера напился в зюзю. Хотел выпить и
напился. А ночью повёз своих футболистов в
рок-кафе. Несовместимые, в общем-то, тусовки. Так
как меня все знали, то драться не стали, а вернули
инструмент на место (они уже закрывались, но
хозяин оказался напральным челом) и дали часа на
два концерт. Представляешь, я в этой группе ПЕЛ.
Первый раз в жизни. Игорь бы меня понял,
однозначно. Только пожурил бы, что по пьяне пою
глупые слова (память отшибает) импровизируя. А мог
бы ведь хорошие стихи. Теперь болит
горло и голова тупая.
А ещё я подхожу к разным знакомым людям,
цепляю их за рукав и говорю:"Игорь..." И
выясняется, что ни хрена они ничего не читали.
Глаза таращат. Вам в Москве сложнее - к кому вам
подходить? Собираться надо весело. Он бы скучные
поминки не одобрил. Андрей."

мы начинаем исчезать
нас гонят, как зимою волка
тоска, бесплодие… что толку
остановиться, отстоять
мочиться каждому хлопку
над зоной запах пепелища
не зона – город, городище
ты побежал, и я бегу
на эти красные флажки
их при советах повязали
цвет раздробился, мы - устали
притуплены слова, клыки
след исчезает на снегу
я мог уехать, раствориться
стране огромной поклониться
издалека, на берегу
красивой и чужой реки
но наш отъезд не наше право
и ненавидя мать-державу
я другу отношу венки
где наша чистая вода
где наши золотые рыбки
где наши детские улыбки
над зоной смог
беда, беда…

В машине его голос. Таня и, может, немножко я,
заставили его в прошлом году начитать часть своих
стихотворений. Пятьдесят одно. Теперь я их слушаю
по другому. Два года не дотянул он до соответствия
цифр. Серёжа Миров сказал на поминках: "Если
бы он прожил ещё пару лет, то все мы здесь
сидящие, вошли бы в историю только тем, что знали
его..." А может и дожил? Кто из нас знает? У
меня право такого нет. Я сам иногда ещё что-то
пишу, стихотворю... Братья, так больно. Встретить
друга почти в сорок, пойти вместе с ускорением,
побежать в соперничестве к слову... "Пошли
мне, Господь, второго..." Это Вознесенский.
Мне послал. И вот я сижу в машине, его слушаю. А
он в земле, братья...

Прошёл точку невозврата. Полёт нормальный. По
бортам тяжесть потерь и усталость. Отмоем. Знать
бы где порт приписки. Веду переговоры с землёй.
Иногда успешные.
- Земля, земля - примешь?
- Тебе рано.
Хорошо, ещё полетаем. Надо побольше
пользоваться воздушными течениями и экономить
топливо. Надо...

Игорю Алексееву

как умирают слоны
в них стреляют – они идут
мясо большой страны
которое даже не жрут

что он доверчивый ждёт
стаду в хобот трубя
садитесь, друзья, в вертолёт
иначе убить нельзя

и дальше смотрите, и впредь
крупного нет слона
некому здесь реветь
плачь больная страна

Сегодня не стало моего друга, поэта и прозаика
Игоря Алексеева. Сегодня утром ушёл из жизни
сорокадевятилетний сильный мужчина, верный муж,
хороший отец, любимый и любящий сын, честный друг.
Ушёл неправильно рано. Когда-нибудь в литературных
учебниках объяснят феномен его поэтического
дарования, но ничего не дожидаясь, могу сказать,
что Игорь был буквально заряжен на самореализацию.
Его огромный, развитый и концептуальный мозг, его
последовательность и осознанность в своих решениях
и поступках, не могло не привести к достойнейшему
результату.
Пять книг стихов, две прозы, сценарии,
придуманная им «Арт-система» от которой лучиками
загорались новые звёздочки, подпитывалось
требовательное саратовское (и не только)
художественное пространство, которой обязан своим
появлением международный литературный журнал «Дети
Ра» - это далеко не полный перечень деяний Игоря
за несколько последних лет. А ведь «Желтая
тетрадь» - его первая самостоятельная книга
стихов, датирована совсем недавним 2002-м.
Тогда же, удивительно недавно, мы с ним
познакомились. Помню огромного, прокаченного парня
в ярком красном свитере с высокой красивой
женщиной рядом с ним.
- Это моя жена Таня, - гордо говорил он каждый
раз всем, ставя на место окружающих и выражая свой
неподдельный восторг. Тане он посвящал свои стихи
и книги.
Я буду сбиваться, нащупывая точные слова
и сравнения, пытаясь вам рассказать о нём. Вы
можете мне не поверить, но я мучительно понимаю,
что знаю Игоря очень давно, хотя мы познакомились
в том же 2002-м. Вы можете мне напомнить, что
после сорока друзьями не становятся, но феномен в
том, что бывает по-другому. У таких, как Игорь,
бывает! Взрыв нашего общения, абсолютная
досказанность и ясность, гигантское (и оно же –
мизерное) время до болезни с поездками на одной
машине по области, в Девеево, в Крым. Наши
ежедневные телефонные беседы, первые встречные
читки новых стихов, мои записи бесед для интервью
уже с тяжело больным Игорем. Он был искренним в
своих высказываниях всегда! Но как он сумел так
развиться, измениться, добавить новый темп, в уже
зрелом и состоявшемся возрасте? От несколько
заносчивого на грани циничности фактурного
красавца до мудрого искреннего романтика длина
всего в несколько лет. В последние годы к нему
приходили за поддержкой (а казалось бы, по всем
законам бытия, он имел право просить оною) и
услышать правду.
Некрологи не пишутся заранее. И хотя
близкие знали о его многолетней отчаянной борьбе с
россыпью несовместимых с жизнью болезней, мы
всё-таки надеялся на чудо и всячески отодвигал
мысль об его уходе. К этому он нас приучил сам. Он
приучил нас к пониманию, что если биться до конца
– всегда есть шанс. Зимой 2005/06, потеряв
половину собственного веса, получив отказ в
соучастии некоторых медиков, будучи по образованию
врачом, он улыбался и говорил невероятно спокойно:
«Поборемся». Тогда, спустя нескольких месяцев
литературного молчания, он написал первый стих,
посвящённой своей младшей дочери, потом ещё один,
ещё один, книгу. Он вытаскивал себя из небытия
стихами, потом прозой…
Мужчина, он не позволил увидеть себя
разрушенным, униженным, неподвижным, говорить
общие успокоительные фразы по телефону. В
последний раз мы встретились у него дома 16 января
в день его рождения. Он принял поздравления, не
долго послушал нашу неторопливую и не обязательную
беседу о новостях и происшествиях в мире, потом
встал, опираясь на тонкую тросточку с серебряной
ручкой, сказал: «Здесь всё понятно», - и слегка
покачиваясь, пошёл к себе наверх.
Мне кажется, что и с 7 апреля он подгадал
специально. Потому что – красивое число, к тому же
сегодня - Благовещенье, в небо выпустили голубей,
и в Саратове наступила настоящая ранняя весна.
Игорь во всём любил точность. Спасибо тебе , друг,
за всё. Пусть земля тебе будет пухом.


И.Алексеев

***

Алексеевой Анастасии

Я поеду в Москву и куплю тебе белую лошадь –
непременную часть из желанных тобою чудес.
Не китайскую дрянь и не то чтобы лошадь
поплоше.
Лошадь именно ту, что взлетает до самых
небес.

Я достану её из весёлой паковочной стружки.
Ты от радости станешь по комнате белой
кружить.
Ради этих минут ты забудешь другие игрушки.
Будешь гладить ей хвост, будешь гриву ее
ворошить.

А однажды, когда наш порядок нарушится
шаткий.
Ты взлетишь высоко, не боясь затяжной высоты.
Я увижу тебя на пластмассовой белой лошадке.
И укроюсь дождём, чтоб меня не увидела ты.