Как только я подхожу к сотке на сайте, меня
скидывают. Скидывают не только меня, и ко мне это,
собственно, не относится. Какая разница в этих
смешных рейтингах? Но как только я подхожу,
меняются правила игры. Уже второй раз за полгода.
Важно ли для тебя место в рейтинге (конечно!),
готов ли ты и дальше прозябать на балконе
(никогда)? Ты так, по-дурацки, устроен. Вопросов
много, ответов нет.

Я продолжаю отсчитывать числа. Выход в люди всегда
связан с напряжением. Поздний футбол, как плохое
копирование старых мастеров, издевательство
мышечной памяти. Ты забил мячей пять, благодаря
связке с ещё роющем и молодым партнёром.
Никто не понимает о тебе. Некому помочь. Да и не
принято. Каждый выбирается сам. Сохраняя улыбку и
что там ещё осталось? Каждый врёт, что всё хорошо,
чтобы взбодрить каждого. И это есть продолжение и
игра. Не более того. Но продолжение и игра, и есть
жизнь.

Ты со мной мучаешься. Ты приняла мою веру мучения
зачем-то. Да и веры такой нет. Просто бессонные
ночи и непонимание всего. Почему я оказался на
войне без войны? Моё тело ещё молодое, но будет
это недолго. Жизнь человеческая - это не обжиг в
печи для крепости стали, а медленное разрушение.
Свободные от войны люди могут сказать - красивое
разрушение, постепенное.
Я не могу держать столько ударов сразу так
долго. Хотя ночными самоуговорами повторяю себе,
что должен. Не возможно победить систему
внутренней боли - она смыкается куполом. Не
возможно остановить падение. Хотя точку не
возврата можно ещё передвинуть. Для себя, для
тебя, просто...
Ты видела абсолютно счастливых людей? Говорят,
в дурке, но будем надеяться там обойдуться без
нас. Ты со мной мучаешься. Зачем? Ты привыкла, ты
любишь? Любовь - не материальна, как всё хорошее.
Поход в храм оставляет надежду. И ты со мной!

Так получилось, что несколько регулярных встреч с
Игорем, записанных в рамках придуманного мною
цикла интервью, превратились для меня в приятную
необходимость. А Игорь, выдал в субботу мне
вдогонку по телефону: «Так я теперь не одну книгу
пишу, а две! Меня это устраивает». Меня тоже. (Мы
не раз говорили с ним о возможности достижения в
творчестве синергетического эффекта.) Я пообещал
ему, что попытаюсь свою работу завершить. И даже
порой буду ускоряться. И для этого иногда нужно не
ограничиваться субботами. Вчера ближе к вечеру, я
заехал к нему на часок, воспользовавшись его
однодневным переездом в наш весенний город.

- Игорь, мы с тобою ни разу не говорили о
сообществах поэтов и писателей. О том, как они
уживаются и помогают друг другу. О том, как
пользуются возможностями опереться на чужие
плечи…
- Или на чужих плечах вылезти.
- И об этом тоже. Мне на днях бесцеремонно
позвонил наш один общий знакомый и фактически
потребовал в студии наговорить его вирши (стихами
я их никогда не считал). Как поступать в таких
случаях?
- Среди глупостей выбрать меньшую глупость?
Знакомо.
- Когда тебя нагибают изначально
- Иногда нужно идти на компромисс с собой. Но
прежде, чем этот вывод сделать, давай обсудим само
понятие «цеховости» в литературе?
- Давай.
- В моём понимании «цеховость» – это
выполнение людьми одного вида деятельности. Яркие
примеры цеховости вне литературы: сообщество
врачей, строителей, продавцов или производителей
одного вида продукции. При этом заданы некоторые
изначальные условия: если в одном и том же цеху
одни люди будут крутить гайки в одну сторону, а
другие – в другую, то ничего не получится. Завод
встанет.
С литературным цехом всё намного сложнее, так
как мы имеем группу одиночек, создающий
индивидуальный интеллектуальный продукт. Причём,
чем дальше от любителей к профессионалам, тем
сложнее. (Да, мы не берём здесь редкие исключения
из правил в виде Ильфа и Петрова…) Отношение в
выбранной нами среде осложняется тем, что все
здесь крайне ревнивы и слегка глухи к остальным
пишущим. Это, безусловно, является разрушительным
моментом любой цеховости. За примером далеко
ходить не надо: открыть комментарии на том же
сайте «Литсовета». Элементарно люди кидают друг
другу грязь в лицо.
Но есть и другие примеры. Знаю по себе. Чем
больше я работаю, тем больше приобретаю друзей
пишущих. Причём, я не чувствую ревности,
беспардонности, зависти. Я и имена могу назвать:
Александр Давыдов, Андрей Тавров, Николай Байтов,
Света Литвак, Николай Кононов…Достаточно?
- Как считаешь нужным.
- Можно список продолжить. Почему так
происходит? Люди такие. Ну, и возможно они считают
меня… стихотворцем. Хотя работа с любым
литератором – тяжелая обязанность.
Я это чувствую. С другой стороны, существует
и другие люди…м-м-м…, которые отличаются
своеобразными чертами характера. Они цепляются за
чужой бренд разными дозволенными и не очень
методами…
- И как от них избавляться?
- Корректно сбрасывать с плеч. Иначе попадёшь
в невыносимую работу по рецензиям бездарей, ну и
тому подобное.
Правда, не надо забывать, что современный
писатель несёт в себе черты настоящего бизнесмена:
видит конъюнктуру рынка, нащупывает связи, входит
в контакт с нужными людьми.
- И поэтому тут есть тонкая грань понимания с
кем ты имеешь дело?
- Это с одной стороны. А с другой, и к
сожалению, многие тексты изначально кристально
честных людей, становятся не такие искренние. А
всего-то – писатель пишет на потребу своей
публики: либо обывателей, либо религиозных людей…
И ещё: такие люди, склонные к саморекламе никогда
не помогут собрату по цеху, воспринимая его, как
конкурента. От них можно быстрее дождаться
подножек. Примеры здесь опущу, но я знаю их
предостаточно. И если сделать общий вывод, то
получается, что настоящей цеховости у литераторов
нет!

- А дружба? Мне кажется, самое сложное найти
человека, который сможет, если не буквально, то
очень внятно, в твоих координатах дать тебе по
носу и сказать, где по настоящему плохо?
- Применительно к литературе друг способен
обязан, где у тебя дыра. Владимир Кузьмич Семенюк,
заставил меня несколько рассказов переписать
заново. Целиком. Сейчас я с ужасом думаю о том,
если бы эти материалы предстали для всех в
первоночальном виде. Мы сами не слышим, что
пишем.
- Дружба и литература тема большая. А ты веришь
в дружбу на уровне отдельно взятого сайта?
- Если ты о «Литсовете», то есть персоны,
которые мне по-настоящему, реально помогли. А что
это, если не дружба?
- Можешь конкретно?
- Конечно. Татьяна Кузнецова (Maestra), Лена
Мельникова (Река), Тимур Раджабов, Темур Варки,
Александр Кайданов-сам, Влад Васюхин, Сергей
Стукало, Аня Mara… Прошу прощения кого не назвал…
- Конкретно несколько месяцев назад всё это были
для меня чужие люди. Я их просто не знал. варясь в
маленьком котле города. Что для тебя скрыто в
понятии «землячество»? Понятие «земляки» имеют
значение в твоём литературном процессе?
- Сейчас у меня намного больше плодотворных
контактов с Москвой и Питером.
- А твоя многолетняя, многотрудная саратовская
Арт-система?
- Она могла развиться в целую систему бизнеса,
но мелководный (при полноводной реке), маленький
городок С не смог её подхватить. И если о
Арт-системе, то она свою миссию выполнила -
создала определённую атмосферу в городе. Её
особенность в том, что любой посторонний мог
прийти и прочитать свои стихи. Просто потому, что
назвал себя поэтом. Имеешь право! Была создана
атмосфера братства, демократичности, открытой
системы без звёзд. И каждый читающий был звёздой в
момент его читки…
- Маленькие объединения людей в провинциальных
городах, союзы - в российских масштабах...
- Если говорить о союзах то их три-пять: союз
писателей России, союз российских писателей, союз
писателей Москвы… По писательским меркам это
суперкланы, супербанды со своими директорами и
прочими атрибутикой. На самом деле, если вступин в
члены, то больше виртуально, гипотетически. Ты
можешь трахать кому-то мозги, но нахождение в
каком-то из союзов чаще всего пустые грёзы. Союз
писателей сегодня – жалкая попытка защитить себя и
своих собратьев от государства.
- Ты думаешь, что ситуация в последнее время
изменилась?
- Если о союзах вообще, то поэты были вынуждены
создавать давно(в том числе из-за страха) свою
бюрократическую систему в государстве чётко
повторяя социалистические органы (такие, как
СОВНАРКОМ…). Система поощрения и наказания сейчас
фактически отсутствует, но попытки мимикрии
продолжаются. Многое, повторюсь, сделано от
страха.

- А существует ли ещё отголоски разделения между
западниками и славянофилами?
- Когда мне предложили вступить в союз, то я
обзвонил всех своих знакомых писателей и выяснил,
что сейчас фактически границы разделения
отсутствуют. Хотя меня и предупредили, что в
некоторых сообществах заявлять, что я член Союза
писателей России не стоит. Так что по факту
непонятно, даёт ли вступление больше плюсов или
минусов.
- А партийность что-нибудь даёт, к тому же мы
сейчас, кажется, не однопартийные?
- Ты о Проханове, Лимонове?
- Допустим.
- Если человек находится в какой-то партии, то
он не свободен. На что поэт категорически не имеет
право. Он может придерживаться всего двух
ипостасей: этики и эстетики. В литературном,
общечеловеческом понимании этих слов. Но и здесь
есть некоторая сложность, так как человек по
структуре своего сознания может быть амбивалентен
и в своём двухстороннем мышлении, он может быть
членом какой-то партии и писать совершенно
непартийные стихи. И отбрасывать, возвращать себя
к глубинной искренности…
- С борьбой внутри?
- Конечно. И таким людям очень сложно, иногда
фатально. Они же прекрасно понимают весь театр
абсурда: партия Кур, партия Лис…
- Ещё вопрос. В союзах писателей, естественно,
больше членов со специальным образованием,
прошедших лит.институты, либо учившихся на
журналистов. Как ты думаешь, влияет, имеет ли
значение, наличие фундаментального образования, на
рост писателя?
- Чтобы работать филологом или критиком,
литературным исследователем то, несомненно. Без
базового образования им просто нельзя. Профессии
же поэт не существует. И научить в лит. институте
быть поэтом нельзя. Иначе бы была прямая
зависимость разницы в классе написания между,
допустим, первокурсником двоечником и
пятикурсником отличником. А это бред! Но
захождению в литературу, отнюдь не мешает
литературное образование. Оно даёт
систематизированные знания об отечественной и
мировой литературе. (Систематизированные можешь
подчеркнуть). Самоучка всегда опасен. Я себя
отношу к самоучкам, и в конечном итоге, не знание
каких-то полей, делает твоё творчество более
ограниченным. Или ты изобретаешь велосипед. Именно
поэтому все свои новые работы я сначала показываю
внешним критикам, которые и знают больше, и
работают точнее, чем я. На одном вдохновении не
уедешь.
- Но никто лучше тебе не понимает тебя? Твою
грань возможностей? Твой выход из рационального в
иррациональное, и обратно?
- Согласен.
Дальше мы попытались вместе сформулировать по
итогам разговора нашего идеального писателя. Он
беспартийный, освобождён от неискреннего понятия
землячества, но имеет достаточно друзей и умеет
придерживаться отношения не в рамках цеховых
творческих принципов. Лучше, если у него есть
специальное образования, но и самоучки с жаждой
самообразованием в литературе допустимы.
Ещё мы поговорили о том, что сегодня втянулись в
слишком сухую, но, при этом, в важную тему. Игорь
сформулировал в конце так: «Мы прошлись по
железобетонному парапету, а хочется погулять по
грязи. Или по тропе лесной.» Что ж попробуем
облегчить темы прогулок в следующий раз.

Я не выдержал в конце дня... и поехал записывать с
Игорем новое итервью. То, о чём мы с ним говорим,
касается не только меня, не только нас. Я уверен в
этом.

- А ты цепляйся тогда зубами.
- У меня своих почти не осталось, а эти пласмассовые - ну, какой от
них толк?!
- Всё равно цепляйся.
- Разве, что собаку обучить. Да, больно она у меня маленькая.
- У тебя всё не так! А ты цепляйся...

Ты же об этом мечтал: сидеть над городом и над
Волгой, и сочинять свои байки? Иногда стихи. Ты же
об этом мечтал?!

В город привезли святыню, и мы с мамой в выходной
встали в длинную двухчасовую очередь в церковь.
Солнышко пригревало, снег начал местами
подтаивать, но ветерок ещё холодил. Через час ноги
у нас стали потихоньку замерзать. В этот момент к
часовне на фоне голубых куполов вышла сниматься
группа паломников – человек двадцать. Явно не
городские. Они отпозировали немного, и пошли в
свой автобус. Последний крепкий дедушка с бородой
ростом и походкой, очень напомнил отца. Маму я
отвлекать не стал, а сам вспомнил, что отца нашли
в его гараже привалившимся к огненной железной
двери на третий жаркий день конца августа. Я
прилетел из Канады в день похорон и опознавал его
с дядькой в морге с большим трудом. Может, и не
отец там был? Может вот он, свалил в русскую
глухую деревню от всех. И вот тот дедушка…
Бр-р-р. Длинное время очереди и холод,
что делает, право.

- Ты говорил о программе "205": она
есть, она существует?
- Конечно, я же есть.
- А в чём она заключается?
- Всё очень просто: я записываю утром в блокнот
новое число, и если мне совсем тошно, я его
вспоминаю. Например, я сегодня говорю: сто
девяносто один.
- Это до чего-то осталось?
- Да нет, я не думаю. Я произношу число про себя
и мне становится легче.
- Так просто.
- Учись...

- Теперь получается, что я пишу две книги сразу.
Это меня устраивает.
- Меня тоже!

Сосед спросил, немолодой мужчина, поглядывая с
нашей "дяди Степиной" высоты, на моего
крошечного пса:
- Это большая собака?
- Огромная!
- Я о возрасте.
- А я о масштабе.

Каждое утро где-то на рассвете он совершает
пермещение от моей подмышки к ногам. Часов в пять,
в шесть. Почему?

Не могу пропускать без озвучивания некоторые
цифры, некоторые даты... Завтра исполнится год с
того момента, как я начал этот дневник. Он выбил
попутно рукописный (два вести невозможно по
времени и по сути), подготовил и обозначил первую
прозу, наметил большой цикл в виде интервью с
поэтом и моим другом... Девятьсот вещей за год -
это не мало. С другой стороны - ну и что? За
несколько месяцев присутствия на литературном
сайте "Литсовета", я продвинулся почти в
первую сотню из почти семи тысячи участников
(хотелось сказать графоманов, но это не правильно
- там много интересных и богатых мыслями,
личностей). Ну и что?
Воспитать одного сына. Увидеть одну дочь.
Цифры.