Он уговаривал меня послушать, как он играет,
несколько лет. Он предложил подыгрывать на моей
читке стихов. Я несколько раз в жизни
импровизировал под разные гитары и саксафон, но
несколько лет почему-то не получалось его
послушать. Не хотелось... с ним, если честно. Его
единственная дешёвая чёрная курточка, запахи
больного человека, ощущения возможности вляпаться
не туда...
Мы подъехали сегодня с ним к обжитой не так
давно новостройке, поднялись на третий этаж и я
увидел грязную маленькую комнату с единственным
стулом и гитарой, окруженную по периметру хорошей
подборкой, стоящих друг на друге, картин. Здесь
были Мерцлин, Коринь, Мельников, Лаврентьв...
Козинцев лежал на маленьком столе в виде графики.
Хорошие картины земляков, хорошая графика родного
города и бедный, худой и небритый еврей, играющий
на расстроенной гитаре. В другой комнате стояла
одинокая не застелянная раскладушка, а кухня была
пуста - я по любопытсву не разуваясь везде
прошёлся. Здесь, правда, никто и никогда ещё, по
всей видимости, не разувался.
Музыка, заставила меня подумать о недавнем
шедевре напоминание о последней большой войне -
фильме "Пианист"; о том, что только
нацианальность ничего, собственно, не даёт; и о
многом другом. Особенно погружаясь в маслянный
портрет молодого еврейского мальчика, очень
отдалённо напоминающего печального играющего
музыканта посередине грязной пустой комнаты гетто
Пылевограда...

- Что за кашель - заболел что-ли?
- Да. У меня рак.
- М-м-м...
- Заболел, заболел, простудился!

Наслаждение - записать правильно чужие слова.
Такого со мной ещё не было. Но в этих чужих словах
есть мой почерк и мои исправления. Я не меняю
смысл - нет, ни в коем случае. Но я учавствую. Я
соучавствую. Я в одном с Игорем временем (не будем
надумывать - речь идёт о интервью с ним). И мне не
странно, а интересно.

- Игорь, давай поговорим немного о нашем
поколении. Достаточно длинный период становления
мы прожили в советскую эпоху «железного занавеса».
Мы искали свой выход, много читали, в ответах на
мучавшие нас вопросы пробовали сочинять, кто-то
ходил к себе подобным в литобъединения… Дальше
началась другая эпоха и, как неглупые люди,
мужчины и отцы семейств, мы врезались в добывание
места под солнцем. И бизнес требовал от нас 24
часа в сутки. И мы не то, чтобы не писали, мы
почти, в тот период читать разучились… Пока не
пришло время взрослого переосмысления. Нельзя
сказать, что время собирать камни – третий заход
по жизни. По разным причинам под разными
воздействиями внутренних посылов и обстоятельств,
но мы вернулись к творчеству. И вот многолетняя
работа состоялась… и выяснилось, что и здесь
картина Репина «Не ждали».
-- Те, кто не был (или самоустранился) в
перегрузках в период времени переходной
активности, тот вряд ли может нас понять. Проще
свою трусость вернуть в ненавидимое на всех
литературных собраниях, отторжение, доходящее,
порой, до форм некорректности. Как проще им тогда
было спрятаться и хлестать вино, так проще сейчас
самооправдаться на нас. Россия, страна холопов,
при невероятном давление со стороны государства.
Оно раздавило личность человека. Раздавило всех. И
нас в том числе. Если мы несём финансы (на
открытие нового литературного журнала, на приезд
группы поэтов и т.д.), то к нам простирают руки.
Но за спиной умудряются держать в запасе огромные
потные кулаки.
Бизнесмены и состоявшиеся в финансах тупые
бандиты, относятся к нам с ещё большим
пренебрежением. Поэзия – это слабость. Ну, в
лучшем случае, относят к нам, как сбесившимся с
жиру.
Надо сказать, что в советские времена,
поэты более-менее признанные, жили неплохо:
квартиры, машины, выступления. Таких было не
много, но такие были. Лит. объединения опять же
оттягивали энергию масс в сторону, оболванивали,
но и воспитывали к литературе интерес. Но мы,
по-моему, об этом уже говорили…
- Возможно. Мы иногда и повторяемся, но если
хочешь, я спрошу у тебя о здоровье?
- Ты знаешь, интересная штука происходит: если я
днём много работаю – пишу, то меня вечером меньше
колбасит. Существует конкретная прямая
зависимость. Тебя это не удивляет?
- Пройдя, в одно время с тобой, два жестких
перехода по дороге к себе самому? Что нас может
удивить? Отношение общества?
- Среди бизнесменов мы навсегда останемся
маргиналами, потенциально слабыми людьми, которых
казалось бы легко завалить (или легче завалить,
чем обычного человека). Среди не бизнесменов – мы
изгои. Так и напиши…

Игорь немного подустал, да и мне предстоял
неблизкий путь домой, вечерние дела и обработка
бегло записанного материала. На этом в беседе мы
сегодня поставили точку.

Скажу, что эксперимент нас не удивил. Литературный
провинциальный боссик, навыдумывал блеклые и
смешные причины нашего отсутствия. Нас не позвали,
потому что не позвали. (Меня вообще отправили
мысленно в Питер). Игорь говорит по телефону
прощальные хорошие слова и завершает бессмысленные
привычные реверансы.
- Ну, вот мы и подошли к самому интересному: как
вообще ужиться в нашем обществе поэту-бизнесмену.
Я не спрашиваю – зачем это бизнесмену? По факту –
как?
- Ты же знаешь, что мы попалив настолько мощный
слом сознания, что надо раскручивать издалека. Кто
такой в России бизнесмены? Купцы, дельцы.. и
прочие вла-дель-цы. Кто это в обывательском
понимании? Хапуги, твари бесчувственные, идущие по
головам. Убийцы. Сформирован отрицательный образ,
который , кстати, многие бизнесмены и поддерживают
своей жесткостью, беспринципностью… Общество
бизнесменов ненавидит. В стране не создан образ
жизни, где каждый стремится к своему миллиону. А
человек, у которого есть свой миллион? Заметь, что
все бизнесмены общаются исключительно в своём
кругу, и даже в своём пласту денег: олигархи с
олигархами, миллионеры с миллионерами… Они стали
изгоями у населения. Государство то же недолго
считало их опасными, но быстро сумело их приучит.
Как приучить? Примеры известны. В любом случае,
бизнесмен – личность изначально в поле зависти. А
в среде людей плохо социально адаптированных
(бедных поэтов), бизнесмен – пишущий, просто с
жиру бесится. Ему никто не верит. Его самые
проникновенные стихи не достают. Правда у нас
уважают того, кто сильно бьёт. Поэтому, когда я
заколбасил «Командир Пентагона» от своего имени
бизнесмена, я не только эпатировал публику, я её
бил, защищая свои интересы. Возник страшный зажим.
Группка богатых людей ничего не поняла. Пресса
разразилась, что великовозрастные дядьки, решили
позабавиться слегка стишками. Но осталась и
по-прежнему существует напряженность. Хорошо, что
есть друзья из другого теста. Им всё равно. В
Москве по-другому, а Саратов же маленький
провинциальный город. И если ты бизнесмен – ты не
поэт. Либо бери скандальной известностью, стебайся
не стесняясь в выражениях. И это останется до тех
пор, пока не будет государства с устойчивым
толстым средним слоем.
- Получается, что активный бизнесмен и активный
поэт в одном лице одновременно не воспринимается,
и странно, что вообще в наших лицах возможен? А по
времени, можно ли сочетать настолько энергоёмкие
занятия?
- Бизнес с поэзией – можно. Бизнес с прозой –
нельзя. Поэзия компактна и требует только
настроения. Ну, немного мастерства. Талантливые
люди быстро находят способы попасть на заветные
тропинки. Срабатывает «двойной» мозг, позволяющий
даже на планёрках, везде, крутить и выводить
нужную строчку, строфу… Проза же требует не только
специальной подготовки, но требует невероятного
напряжения. У меня перед любой вещью случается
нечто близкое с истерикой. Даже короткая новелла
требует полдня, а в первой половине дня делаются
все дела бизнесмена. Получается, что прозу
параллельно и левой ногой не напишешь.

- За два года твоего присутствия на сайте
«Литсовета» ты создал колоссальный разрыв в
рейтинге, а потом взял и обнулился. Почему?
- К этому времени я был уверен в своих
читателях.
- Но ты же не против, чтоб
ы их стало ещё больше?
(Мы говорим недолго о взаимосвязи количества
поклонников с переходом автора на качественно
другой уровень)
- Я объясню тебе причину. Всё просто. Наступил
момент, когда по рейтингу я в два раза стал
опережать последующих авторов. На Интернет сайтах
время от времени обвиняют некоторые авторы в
применении всяких компьютерных технологиях, в
накручивании рейтингов. И хотя я, конечно, этим
не занимался, чтобы раз и навсегда отвести этот
момент от себя, я убрал свой рейтинг вообще.
Количество моих посетителей не уменьшилось…
- Ну вот мы и вернулись к первому вопросу:
пробиться честным или любым путём – где эта грань?

- Существует несколько технологий «выйти в люди»:
напиться с главным редактором толстого журнала и
стать его другом… Но существует и чистый
эксперимент – прийти «с улицы» в толстый журнал и
если тебя напечатают, значит ты что-то стоишь.
Популярность в Интернете я не считаю пока
критерием, хотя и понимаю, что за этим будущее.
Да, попутно, - сайты, где ограничен вход для всех
(именами ли, публикациями…) не развиваются, и
более того, – они умирают.
- Они просто не имеют своих читателей-писателей,
а других читателей почти не осталось.
- А вот ситуация с толстыми журналами не
меняется. Они несут элементы предыдущего времени.
Даже запахи в коридорах те же. Толстые
литературные журналы являются определённой
вершиной. Для многих уже не являются. Для меня –
являются. Но судить об этом имеет право только
тот, кто в них уже напечатался.
- Можно же, наверняка, напечататься за бублики…
- Это на совести каждого журнала. И если бы я
узнал подобную информацию, я бы её озвучил.
- Где?
- Допустим в Интернете. Но факты подобные
недоказуемы, хотя и «борзые щенки» не исчезли.
- А вообще писателю нужно ли пробиваться?
- Писатель обязан достучаться. Это входит в его
обязанности. Существующие дороги известны – иди в
толстые журналы, либо в издательства к
профессионалам. Постарайся найти себе партнёра с
хорошим нюхом…
- А не бесит тебя наличие кланов? Тем более
писательских провинциальных кланов?
- Я всегда был сам по себе.
- Можно подняться в одного?
- Если ты пишешь хорошие стихи, тебя и так
найдут. И клан ничего не даст бездарю. Разве что
возможность выговорится. Собственно это происходит
со времён андеграунда. А андеграунд – жив!
- Но нас то не пригласили на последнюю большую
встречу в городе. Почему?
- Я думаю, что меня не позвали, потому что
считают, - я умер. А тебя? Интересно. Давай
проведёт эксперимент.
(Игорь берёт телефон и набирает со второй
попытки)

Сегодня мы в разное время съездили к Чудотворной
Феодоровской иконе Божьей матери, и потому встреча
состоялась у Игоря в доме ближе к вечеру. Днём
текли ручьи и весна на фоне пористого снега и
яркого солнышка, напоминала о себе непрестанно.
Вечер в саду у Игоря, больше давал повод подумать
о долгой и плодотворной зиме. В частности, я уже
не представляю суббот без наших регулярных
разговоров вдвоём, которые я с некоторых пор стал
записывать и обозвал, как интервью. У нас осталось
немало тем, и мы их опять перечислили сегодня:
тема Родины, жизни и смерти, художника в поэзии,
тема прозы, как последовательное развитие, тема…
- Игорь, где грань между тем, как автор
пробивается к читателю без ущерба в своей самости,
и когда он начинает заискивать, халтурить, врать,
лишь бы дорваться до популярности?
- Начну издалека. В Советском Союзе отдельных
избранных писателей издавали миллионными тиражами.
Происходило невольное зомбирование именем. Этакий
массовый гипноз. Психоз…
- Я немного не об этом. Как попасть в список тех
ли, или современных избранных? Все ли способы для
этого допустимы?
- Проще на примерах. Я знаю, что Бродский не был
среди известных в стране. И если бы он не был,
феноменально сильным человеком, он бы спился или
повесился. Высоцкого, та же система загнала в
угол, сделала наркоманом. В конечном итоге, ни
одной чисто антисоветской песни, он не написал.
Или подобно Галичу – тюремные. В конечном итоге
талантливейший драматический актёр, талантище,
получил форму клоуна. И стал писать сказки-пародии
в стихах. А тиражируемые поэты писали на неопасные
темы. И самое главное, что от них добивались –
отсутствие неконтролируемых эмоций. Сейчас
ситуация, кажется, изменилась, Ты можешь писать
всё, что угодно. Но куда деть страх перед
многовековой опричниной? Страх сидит в каждом из
нас. В нас отсутствует железа свободы. Мы не пишем
– мы мимикрируем. К тому же последние сто лет
жизни под пистолетом, позволяют говорить, что
настоящая поэзия закончилась в начале ХХ века. Мы
пишем агитки. Все без исключения. Агитки в широком
смысле: агитки о любви, агитки о Родине.… У того
же Окуджавы полно благонадёжных стихов. За одну
только песню о комиссарах в пыльных шлемах, он
стал неприятен андеграунду. Все мы занимаемся
бегством от собственного страха, болтаемся в
промежутке непонятном. Все мы боимся на генном
уровне, как боялись наши родители. Как боялись
наши деды и бабки…
- Какой же выход? Писать в стол?
- Генри Миллер озвучил, что писать в стол – это
самоубийство. Но и страх сидит в каждом человеке.
Причём, только сам пишущий знает, как он продаётся
в каждом произведении. Мы не просто стихотворцы –
мы солдаты на этой войне борьбы со страхом.
Пушечное мясо.

Десять мы не помним. В двадцать, как взрослые. В
тридцать - впервые: "Неужели?" Сорок
наши мужчины теперь не отмечают. Неожиданный
полтинник приходит на "вот те на!" К
шестидесети в среднем мы теряем половину. К
семидесяти - две трети. Дальше записи
обрываются...

Мы опять сегодня выиграли. Два мяча из трёх забил
загоревший в Египте Димка, один - выздоровевший
после гриппа, Вовка. Мы с Андрюшкой остаточно
дохали после болезни и выходили мало. И ещё, было
приятно отзвониться двум Сергеям: первому,
сидящему в самолёте на Италию, второму -
обозревающему на горке солнечную Красную Поляну.
Возвращайтесь парни - будем играть дальше вместе!

Вечером неожиданно звонком в дверях появился наш
сосед с десятого этажа, а за ним подтянулись: его
друг - мой давний товарищ, и их жены. Кроме
братаний с непьющими, оказалась показательной
топка камина и обсуждение аэробических и прочих
свойств, созданного мною пространства. Удалось и
отметить, что пришли мои ровесники. Одногодки. Эти
взрослые дяди - мои ровесники?! Ничего не понимаю!
Астра лишь выдохнула, когда гости разошлись:
"Я бы с ними жить не смогла..."
А так - хороший вечер и очень добрые
открытые немножко пьяные русские люди. Спасибо,
что пришли!

Умение выстаивать в пробках города и не срываться
в остаток времени на близких и подчинённых.

Седьмого вечером нас собрал Сашка-банкир и
Влад-олигарх на совместный просмотр фильма.
Подтянулась, приглашенная часть, привычного
"вышесреднего" класса, города. Выпили,
пообнимались, женщин порасцеловывали... А название
фильма не запомнилась - какая-то весёлая
голивудская дрянь, видимо...

Последнюю поздравил дочь утром: она в каком-то
канадском клубе, хохочет, говорит, что сдала
несколько экзаменов на отлично. Что мне ещё надо?

Знаю даже всех нищих на наших дорогах. Разницы нет
на кого они мёрзнут-работают. Всегда вспоминаю
школьного друга - художника Лёшку Батусова,
который из пустых карманов выковыривал медяки.
Есть кому ещё хуже.

Договорились летом (в саду у Бакуткиных), осенью
(в Паланге на мой юбилей) снимать кино. Что
снимать - мнения разделились. Нужно срочно писать
пьесы. Пора написать всё!