Когда я нечаянно вспомнил, что почти на треть
старше, возраста, ушедшего Есенена, значительно
старше Пушкина, уже старше Высоцкого..., мне не
то, чтобы стало легче, а жить хочется резче,
правильней и прямо сейчас. Прямо здесь.
Но всё-таки мне кажется, что я по-прежнему их
моложе. Почему?

- Они играли Шуберта п...ц.
- Прямо так!
- Я говорю вам - п...ц!

Пока тобой кто-нибудь не заболеет, ты будешь
болеть в одного.

Они взяли первую литровку текилы на четверых и
выпили её не поднимаясь и почти не разговаривая...
с лимоном. Не останавливаясь, они выпили вторую
бутылку текилы на четверых. Самый слабый огласил
свой выход в туалет, а ещё один попросил для
закуски сырную нарезку. Через два часа концерта,
они заказали третью бутылку. Самый щуплый на вид
(он же "слабый" в повествовании) не
выдержал и пошёл танцевать в круг, второй как-то
тихонько удалился в неизвестном направлении. Двое
больших, тяжелых и, видимо, главных, продолжали
спокойно сидеть, обсуждая несколько энергичнее,
чем вначале, что-то меж собой. Один несколько
раскраснелся, у другого потемнели глаза, но
сказать, что они были сильно выпивши, никто бы,
пожалуй, не решился. Дальнейшего развития событий
я не дождался, ушёл. Извиняйте.

- Ко мне примыкают очень хорошие люди и мучаются вместе со мной.
- А что, лучше бы примыкали всякие сволочи ?
- Лучше бы не примыкали.

- И кто? И кто по-твоему идёт за нами?
- Ну, кто-кто, - молоденькие амбициозные
мальчики, тоненькие красивые девочки...
- А ещё?
- За нами, лично, с годами всё больше идут люди в
белом и тени в чёрном.
- Теней в чёрном не бывает. Они серые.
- А ночью на фоне луны.
- Ах да, ночью...

"Хроника падающего слова" (Всем, чем я
занимаюсь в последние годы - это подбираю уставшие
слова и пытаюсь выстроить из них мостик)

- Вспомни что-нибудь?
- Про меня и помнить неохота.

Сидим на кухне у Ен, последней гражданской жены
Хвоста. Она заправляет мне новую историю о своей
жизни, о невероятном рядом, но подробности пока я
опущу. Длинный монолог о жизни с точными
формулировками (ах, опять не взял диктофон) и
поход в дальнюю комнату, где художник Анатолий
Чащинский готовится к выставке в ЦДХ (с 30 января
по 11 февраля) с названием "Взгляд из
будущего в прошлое". Магия картин при тусклом
свете. Знаковая живопись достаёт сразу и хочется
выдать блок инсталляций с ходу. Но... мы все
вместе возвращаемся на кухню, в разговорах
дожидаемся молодую компанию сына Ен с друзьями, и
неожиданно попадаем с третьей рюмки в старый
Саратов. Оказывается Чащинский учился в
саратовском художественном училище.
- Бабушкин взвоз деревянный...
- Старые дамы с маленькими собачками на
лавочках вокруг Липок...
- Ты не знаешь поэта Валентина Ярыгина? Он
должен быть вашим классиком.
И охмелев чуть-чуть мэтр выдаёт:
- Чудный город. Саратов - великий город
Париж.
В разных интерпретациях. Многократно.
Договорились летом попробовать вернуть Чащинского
великому городу... Саратову.

Чем человек поверхностней и легче, тем выше он
может взлететь. Физика!

Цель моего путешествия - город Волхов, а в нём моя
бабушка Таня. Ей недавно исполнился 91 год, а
прошлой осенью её чуть "не потеряли".
Мы пошли к ней с дядькой утром. Разбудили.
Она сама с палочкой вышла на кухню. Зелёные
бантики-тесёмочки на валенках. Сидим.
- Андрюша, милый, меня осенью Вовка на
руках сюды принёс.
- Знаю.
Дяде Вове скоро шестьдесят, но он не по
годам молод, горяч и у бабушки последний,
послевоенный.
Через шесть месяцев после его рождения
деда не стало.
Считаем бабушкину поросль : два сына и
дочь дали четырёх внуков и внучку, от них три
правнука и три правнучки. Нормально.
- А ты говоришь "умирать сразу".
- Нет не сразу - по дво разу.
Потом задумавшись:
- Не бежать, не ехать. Голова не даёт сидеть -
так болит.
Но тут же переводит в шутку:
- Два века жить не буду, а один отжила.
Увожу от темы. Спрашиваю:
- А где деда-то встретила?
- Как где? По беседам он ходил...
Дядька поправляет: "На сходки,
значит".
Так теперь может и не говорят, но у наших
получается органично.
Ба рассказывает:
- Хотела всё больше работать... Как шестьдесят
исполнилось, меня назначили ночным сторожем до
Бобнова дежурить. Захватила меня хвиль
("Непогода", - поясняет дядька).
Прибавили мне с 12 до 18 рублей. Я три года за эти
18 рублей и ходила за три киллОметра. Хвиль
захватила около кладбища. Сижу в снегу (косы снега
тогда намело), встать не могу. Налетела какая-то
лошадь. Кто-то, значит, тогда поехал и меня
случайно вытащил из снега.
Успели поговорить о роде Руфановых.
Прадед был краснодеревщиком, имел дело на Невском
и сбежал от революции в костромскую деревню с
большим семейством. Оказывается, что долгожителе
мы, если не убъют.
И опять возвращение к теме:
- Не житьё, а маета. Не ходить ни кудЫ.
Вера (прим. - тётка моя) мне напомнила давеча, что
руки на себя грех накладывать. Грех позорить
детишек! Вот и прошу у господа Бога - подай мне
смертушку.
Целовались мы в губы. Обнимались мы
крепко. Сила и тепло исходило от её сгорбленного
тельца. Сила разобраться: "Вы всё
запутали...", и своё упёртое руфановское
мнение, несмотря ни на что. Поживи ещё, ба?!

Название станции "ПАВЛОВО НА НЕВЕ",
приближаясь электричкой я прочитал, как на
"...НЕБЕ". Всё, что читается вскользь
"на Неве", очень близко к почитанному
"на Небе". Но рифма плохая. Причём тут
рифма?

После выступления хожу быстро и с любопытством по
отчётной за прошлый год, для питерского
культурного сообщества, смешанной выставке на
"Манежа". Подошла активная поэтесса,
поздравила с моим выступлением и спросила о том,
где мои картины.
- А вы знаете, я ещё не пишу.
Удивилась очень. Посмотрела, как на
ненормального. В глазах печаль и недоумение сразу.
"А на что ты милый, живёшь?", - вопрос
не задала. Сдержалась.

Я заскакиваю на концерт в "Манеж", по
пути сбрасывая с плеча куртку, почти бросая на пол
свои походные вещи. Приглядываюсь. Почти сразу
выступаю. Что-то не так. Почти все питерские
писатели (мужского пола) находятся в устойчивом
зрелом возрасте, патлаты и величественно седы. Я
один здесь лыс, возможно суетлив (со стороны себя,
правда, плохо видно), и пытаюсь по-моему пыжиться
под молодого...

Два дня выступал на "солянках" в
прошедшие выходные в Питере: на концерте
"Литсовета" в одном из ДК, и среди
художников и поэтов, на "Манеже".
Публики было два раза человек под сто, но кроме
меня заезжего, и на концерт "Литсовета"
Арсена Мирзаева, мною приглашённого, больше никто
не пересёкся. Арсен мне потом сказал, что таких
незнакомых и непересекаемых компаний творцов в
городе много. Да и не удивительно - большой город,
северная столица. Но, право, жаль - каждый в своём
болоте.