Она так заездилась, что столкнувшись в городе случайно, я её сразу не узнал. Даже чуть оторопел. Давно, очень давно, я её не видел и потому не выдержал, притормозил, открыл правую форточку автомобиля и после приветов, бросил ей своё настроение.

- Ты бы полегче что ли, Лар?

- Что?

- Извини. Совершенству нет придела, конечно!

Её, как обычно, любые мои слова цепляли. Чтобы я ей не говорил. Тем более вот в таком мягком моём юмористическом, как я думал, выводе. Она в стремительном огне помолодела даже.

- Мне от твоих советов, Стас, не легче, знаешь?! Наша история очень глупо закончилась, как известно.

- Почему глупо? Давно закончилась, Лар.

- А могли бы тогда продолжить!

Чур, меня, подумалось. Прямо сейчас, конечно, а не тогда. Тогда - я еле выжил.

- А ты денег бы дал, тогда Стас! Я бы "высшее" получила. (Лара задумалась) Или сейчас. Желательно побольше. И я легко с тобой остепенилась бы... знаешь?!

Денег много у меня опять не было. Хотя, если бы даже они сейчас и были, я уже бы ей не помог. Подумалось другое. Были же времена, когда радость каждого дня, жила с нами без такой навязчивой монетизации? Или я что-то путаю? Или вообще ничего не понимаю?!

Стоять так дальше на узкой улице было не совсем комфортно, а выходить из машины я точно не собирался. Надо было как-то красиво с ней попрощаться.

- Доброго дня, Лар - буду работать.

- Ты всегда мне такие глупости говорил!

Хорошей дороги она мне точно не пожелает, и надо было как-то аккуратно отъезжать. А ту историю с любимой и молодой Ларой отправлять в далёкие закоулки памяти безвозвратно. В помойку! И не возвращаться к ним вообще. Хотя чуть обидно было, конечно. А тогда...

2

Мне было двадцать с небольшим. Дело было до первого моего брака. Спорт и тяга к точным наукам, жили в моём растущем организме наперегонки. Первые увлечения женским полом мы сейчас за не надобностью пропускаем…

На пятом курсе мы пошли на первый урок к Елене Павловне – мы всегда с классом к ней ходили. И тогда от наших ненадолго по надобности я оторвался – вспомнил расположение школьного мужского туалета (хотя не забывал) и, возвращаясь, в длинном коридоре на втором этаже, вдруг увидел её. Я думал, что был давно опытен, но нет - меня тогда первый раз в жизни так долбануло сильно - прямо об стены, об потолок, об пол - обо всё! Меня долбануло, пере долбануло и заклинило. Такая! Меня так подбросило, что я - говорящий из говорящих - не смог этой десятикласснице сказать толком что-то сразу. И она ничего и не поняла – какой-то взрослый парень…

Я стал ходить в школу каждый день. Я говорил ей какие-то глупости, приносил цветочки. Всю зиму… до весны. Ещё нам экзамены нужно было как-то сдавать - каждому свои. Я помню, что учил её не расслабляться, а сам все свои зачёты глубоко запустил. У меня просто перестала работать голова. Мой ясный ум думал только о ней – о Ларе.

Нас ненормальных и блаженных быстро приметили, но кто к нам мог тогда подойти и помешать?! Один раз вечером приехал в школу её отец. Мы поговорили. Он меня очевидно – так показалось, понял. Я так думал тогда. У меня не было такого периода больше в жизни. Думаю, и не будет. Всё вступительное было до неё, а лучшее только начиналось.

Весной в мае она пришла ко мне домой, и у нас случился первый секс. И тогда мировой порядок перестал иметь вообще значение.

К нам боялись подходить по существу даже наши самые близкие друзья. То есть они подходили, но быстро куда-то отскакивали. И как-то странно и по-доброму улыбались, как и мы. Мы всё время с Ларой улыбались.

Через много лет, я понял, что мы светились тогда. Все глубоко любящие люди светятся счастьем – вы разве не знаете?

3

Лето получилось у нас замечательное. Я, правда, еле защитил свой диплом, а Лара не знала куда поступать. «Иди на дизайнера», – говорила ей мама. «Я помогу тебе с юридическим», - обещал её папа. Она никуда не пошла. Наверное, они обвинили во всём меня, но лично я точно не был против. Любовь любовью, но наши дети должны были жить в обществе развитых и современных родителей.

После института я получил распределение в Иркутскую область. Я мог бы не согласиться, но был абсолютно уверен в нашей любви. После того, как я обустроился, через пару месяцев ко мне приехала Лара. Я снял маленькую квартирку в тихом городе, который зимой завалило под крышу снегом. Это, конечно, в основном образно и условно. Маленький, чистый, пустой северный город. Городок...

Утром я уходил на работу – вечером приходил домой. Лара училась готовить и у неё это классно, кстати, получалось. Радости были простые, но ночью была горячая постель. Каждую ночь. Всегда!

Такого момента, когда пролегла между ними пропасть я не помню. Его, как бы, и не было. Было много снега за окном. Всякая специфическая хрень, принесённая в моём мозгу с работы. Собственно, я не мог ей толком рассказывать о том, что она бы и не поняла, но у нас стал появляться какой-то непреодолимый молчаливый вакуум. Откуда он взялся, я не знаю, но расстояние к любви стало какое-то не самое близкое, не правильное что-ли. Искаженное. Длиннее что-ли? Но я всё-равно к ней пробивался...

- Слишком долгая зима, - стала в какой-то момент сетовать Лара.

Зима была у нас вторая. Первую мы как-то легко проскочили, а в ту я пытался придумать Ларе всякие развлечения. Мы ходили в кино и к друзьям моим по работе, но она почему-то потихоньку стала терять ко всему интерес. Это чувствовалось в простых вещах, но не так просто их сейчас восстановить.

И я отчётливо помню, как наковальней, требовательно злой и упреждающий голос её мамы – моей тёщи: «Зря ты её с собой забираешь – ничего у вас там не получится!» Почему? Я до сих пор строю загадки. Откуда она так уверенно знала конец нашей прекрасной истории?!

И вот сегодня. Я увидел новую Лару и всё опять пронеслось пере до мной. Маленький зимний сибирский городок и наша квартирка с видом на лес.

Типа, сегодня я что-то понял? Так просто: «Денег бы дал!». Денег бы дал на любовь! Украсил бы разноцветными дорогими слитками каждый день. Шёл бы ты, парень, по возрастающей, но очень быстро до дальней бесконечности, и у нас тогда была бы крепкая семья. И дети...

Ах, воно что! Получается, я и виноват во всём, что ли?! Мне вчера друг предложил сходить к психологу – сейчас это модно, но я опять разбираться буду с собой сам. Хотя по какому поводу разбираться и зачем – вы бы её видели! Ах, Лара-Лара... Да, ладно!

Противостояние

		* * *

	Кому-то пальмы и песок,
	а я – почти из окон дома –
	от вечности наискосок
	имею виды чернозема.
	Не заморачиваюсь, что
	пейзажи несколько иные –
	не баснословные, зато
	луга такие заливные!
	Земля – она везде земля –
	безотносительно масштабов:
	мои родные тополя
	не хуже ваших баобабов!

	Валентин Нервин

1

На большой корпоративной вечеринке по его поводу в прошлом году, он, как всегда нашёл момент, незаметно подкрался ко мне сзади, и неожиданно закрыл своими огромными ручищами глаза.

- Лёха! Лёха - мы уже в таком возрасте, что никто так давно не шутит.

- В каком-таком мы возрасте, Палыч, скажи?

Он стоял напротив меня – огромный и красивый, как античный борец и загорелый, как индеец.

- Возраст бьётся сейчас на тех, кто может попасть под призыв туда и тех, кто – очень даже вряд ли. Мы скорее во втором списке, Алекс - неужто, ты об этом не знаешь?

Скулы играли на лице моего школьного друга. Не надо было его в эту тему возвращать. Из-за неё мы за последние два года перешли в режим случайных встреч, и могло вообще оказаться в системе их полного отсутствия. Нужно бы притормозить, сдержаться, но школьную, а потом и институтскую привычку трунить друг над другом, я мгновенно исправить не мог - не получалось.

- Я точно не пойду, Палыч – ты же знаешь?

- Ещё как знаю. Зря, что ли у тебя американский паспорт всегда в заднем кармане?

Он выдержал паузу, но потом всё-таки незаметно и не сразу, - мне так показалось - но потрогал свои карманы.

- А ты – прямо таки пойдёшь?!

- Я же тебе много раз говорил, Лёх – после Афгана, я стал глубочайшим пацифистом. Тридцать лет прошло. Даже больше. Я и до этого таким был, но тогда по глупости и по молодости меня занесло - угораздило…

Он, как-то даже обрадовался чему-то, улыбнулся, своей белоснежной, а мне пришлось всё-таки мысль завершить.

- Но если понадоблюсь, и меня вдруг позовут, то ты же знаешь – прятаться точно не буду. Да, и навыки не пропьёшь...

Зачем ему я это сказал? С Лёхой - теперь Алексом - мы не вчера поссорились, и так это нельзя назвать даже. Но, чтобы понять всю природу вышеизложенного диалога, придётся бегло пробежаться в глубину наших насыщенных биографий – впрочем, думаю, достаточно типичных для поколения, родившихся в России в середине шестидесятых.

2

Мы учились, скажу, так себе, но школа была хорошей - математической. Лёху занесло в неё по случаю и природной наглости, а меня уговорили кандидаты родители. В школе было шесть классов в каждом потоке – поэтому хватало всякого народу. Мы с Лёхой в паре скорее относились к таким весёлым хулиганам. Но он больше подпадал под редкий у нас тип - среди замученных задачками математиков и физиков - спортсмена, а я тогда музыку очень любил и на гитаре в школьном ансамбле с удовольствием тренькал. Как так нам повезло, что "классная" сразу усадили за одну парту? Мы мгновенно познакомились, сразу подружились, и часто «трепались» все шесть уроков на своей "камчатке" про всякие мальчишеские тайны от «Битлов» до фильмов Кубрика, от красоты фигуры прокаченного Самсона до хорошей компании девчонок из выдающегося в этом смысле девятого, а потом десятого «В». Шесть уроков пролетало мгновенно, и мы ещё долго слонялись по паркам города – обсуждали «недобитые» и очень важные вопросы.

Лёху родители привезли в Саратов из Питера – какая-то у них случилась в семье оказия - не помню. Распределение что ли. Мы же были тоже не совсем коренные, но точно из степных казаков. А вот Лёшкины предки - он говорил, были из северных татар, помешанных, видимо, с викингами и, судя по фамилии, с хохлами. Все мы были в той советской России помешанные, что это не мешало нам лично стать закадычными и близкими друзьями во всём. Собственно, у нас ничего, и не было, кроме шустрых ног и острых юношеских кулачков. Ну и голова, которая не считается…

Лёшка был с детства крепкий очень. С ним можно было не бояться ходить на дискотеку, и даже иногда посещать соседские дворы. Однажды мы попёрлись с ним и с девчонками «вешницами» в Заводской - провожали. Я в Галю был реально сильно влюблён – Лёха это знал. Галка и правда была самая красивая. Шухер подлетел неожиданно в виде четвёрки местных недовольных гавриков, примерно нашего возраста. Короче, как девочки жалобными голосами их не уговаривали, драка всё-таки состоялась. И только впоследствии я понял, что пока я со своим рыжим переростком контачил, Лёха успешно разобрался с остальной троицей.

С Галкой у меня, в конечном итоге, ничего не получилось - маленький я был, не поверила она. Далеко не сразу после института мы с разницей в пару месяцев достаточно поздно в нашем поколении сыграли свои свадьбы и были друг у друга на них свидетелями, а намного позднее крестили в один день наших первенцев. Представляете, какая дружба у нас была?!

В армию нас не забрали из-за военной кафедры в институте, а в начале 87-го, ещё до свадеб, когда в магазинах полки начали пустеть окончательно и мне почему-то стало реально непроглядно скучно, я предложил Лёхе сходить на Афган «для понимания себя и мира в целом». Но мой друг уже поднимал спорт на крупном предприятии города, в которое его распределили, и был супер востребован у многих красивых девчонок.

Он покрутил пальцем у виска, и ответил мне достаточно просто:

- Ты чего, Костя, - тебе жизнь надоела?

Мне жизнь явно не надоела, но я почему-то думал, что серьёзное испытание каждому мужику для начала нужно обязательно пройти. Война романтикой пахла.

- Я запёхался, Лёха, в очередях вместо работы стоять. И это, ты прекрасно знаешь, не работа! И Родина в опасности, между прочим – ты не знал?!

Короче, мой друг, очень даже внешне военно-подготовленный Лёшка, впервые от моей идеи как-то аккуратно отскочил, а мою щуплую фигуру долго рассматривал в очки военком.

- И куда вы, Константин Палыч, собрались – не подскажите?

- Там же всё написано.

- И прямо-таки в развед роту хотите?

Меня всегда глупое противоборство напрягает - я как камень становлюсь. Не сумел меня военком отговорить тогда – плюнул. А почему – сейчас и не поймёшь, и не узнаешь уже…

3

Я вернулся живой, обстрелянный и в девяностые ко мне сразу прилепилось погоняло в виде отчества. Многие из наших, моё имя видимо так и не знали. Всё Палыч, да Палыч. С подоспевшим сразу в команду Лёшкой, мы организовали один из первых в городе кооператив, и следили за определёнными автомобильными потоками, скажем так. Конечно не за всеми, но весело было. Два раза лично участвовали в перестрелках, но тогда нам откровенно везло. Молодые были. К тому же с афганцами никто не любил толком связываться.

Когда мне стало понятно, что нужно от всякой мишуры спрыгивать, я пошёл на покупку первого своего комбината у старого уставшего коммуниста. Он сначала на сделку согласился, аванс получил, а потом неожиданно пошёл в отказ. Ну, тут мы и включили все возможные наши резервы. И всё опять получилось, и обошлось без жертв, кстати. А Лёшка – активный участник тех событий - стал моим младшим компаньоном, хотя сейчас я понимаю – сделано это было мною скорее по привычке - тащить его везде рядом с собой.

Дальше началась реальная работа, и мы быстро увечили мощность комбината в десятки раз. Лёха сначала центрил в совете директоров, но скоро появилась хорошая прибыль и работа ему явно наскучила. Он купил достойный катер, увлёкся рыбалкой и охотой, а вскоре добавил к ним всяческие экстримы на воде и в воздухе, предпочитая оттачивать свои умения за границей.

В девяносто восьмом в самый кризис, он подошёл ко мне с идеей стать резидентом Израиля.

- Или Америки, например?

Понять надобность всего этого я не мог, но в отбежавшую его душу не вцепился и останавливать его не стал.

- Если тебе надо, то и делай, а я в России, Лёша, поживу.

- Ты ничего не понимаешь, и думаешь только о себе. Твои дети после получат право жить в любой части мира. Нравится работать – кто ж у тебя, Палыч, её отнимает? Нравится Россия – совмещай. Многие так делают. К тому же мои дивиденды от тебя по-прежнему в первую очередь зависят. Я даже очень, скажу, рад, что ты не хочешь меня поддержать. Но ты всё равно - подумай?!

Думать я долго не стал, а Лёха, ответственным в нашем холдинге за всю систему безопасности, через пять лет от того разговора стал с семьёй гражданином Америки. Он мог всегда и не такое провернуть…

4

В последние годы, а особенно в ковид, мы стали видится достаточно редко. Лёха как-то наладил свою работу из-за бугра, хотя я не понимаю как это, даже теоретически возможно. Но у него с девяностых был сильный и исполнительный зам Юрка, который со своей командой обеспечивал нам достойный порядок и нужную безопасность. Сам Алекс (теперь мы его так чаще звали) иногда присылал мне классные фотки из своего Майами, и продолжал иногда нас с Ладкой и детьми поздравлять с днями рождениями и основными праздниками. Бывал он в России раза три в год наездами.

- Самые красивые женщины здесь. Ты абсолютно прав, Палыч.

Скорее всего, он меня, как всегда, в лёгкую троллил и провоцировал, но мне его любвеобильная позиция по отношению к женщинам была давно понятна. Я не завидовал и я спокойно к ней относился. С юности он создавал своё расширяющееся восторженное окружение и особенно не задумывался о таких странных понятиях, как высокая мораль или что-то такое. Ему было это не нужно. Он с удовольствием «надкусывал» любую красивую и зазевавшуюся женщину. Февраль застал нас на разных континентах, но один из первых на телефоне появился именно он.

- И вы что - не можете ничего сделать?! Совсем? Ты, Палыч, понимаешь, что это всему шарику пипец, - резко взвинчено декламировал Васильевич с экрана. Я говорил тебе, что нужно давно «валить». Ты даже дом здесь «никакушный» теперь купить не сможешь!

Я в таких случаях давал ему возможность высказаться до конца …

- Скажи, Палыч, ты у нас самый умный, что теперь простым людям делать?

- Ты про кого говоришь?

- Да, про всех!

- Ну, ты то, не очень простой.

Я знал, что часть его многочисленной семьи жила недалеко от Киева - двоюродные сёстры, троюродные братья…

- Скажи, как ты думаешь, как они там мои близкие, к этому нападению сейчас относятся?

- Думаю, что плохо. Но я не очень должен о них думать. Для этого ты есть. И ты давно не из отряда простых людей, Алекс. Я же максимум должен думать о тебе – ты мой партнёр. И о тех трёх с половиной тысячи наших с тобой работников…

Но он продолжал, как заведённый.

- А как мне о них не думать, скажи?

- Тогда - включайся! Вывози, спасай. Ты лично и твоя семья находится сейчас в хороших условиях? ("Денег помочь хватит у тебя на всех", - хотелось сказать, но я сдержался). У вас там же всё так же хорошо, в Майами? Или что-то изменилось?

- Лично моя семья намного больше, чем ты думаешь, Палыч!

- Я про то и сказал. Я же не против…

Удивительно, но кривыми рейсами, Алексей где-то через месяц вернулся в Россию.

- Я двое суток сюда летел, Костя!

- Молодец! А все летят сейчас туда обратно – ты знаешь? И туда сверхдорогие, «заоблачные» билеты стали. И получается, что ты на встречных, на противоходе идёшь…

Ещё хотелось сказать вслух - «герой», но я удержался.

5

Мы выскочили втроём на перрон Павелецкого утром с двумя большими баулами – я, Лёха и Генка. Нас ждали по договорённости две хорошие тачки, а деньги мы возили тогда наличными. Мы знали, что на входе в Москву в последнее время жёстко шмонала дорожная милиция, но для этого с нами был Генка. Он знал через своего отца местного главного майора, и у него был на бумажке записан его телефон.

Проверяли, конечно, не всех и мы надеялись, изображая весёлых и довольных спортсменов, что в наши баулы не удивят, а мы проскочим. Мы должны были отправиться в столицу на моей машине, но от гонок по городу в самый последний момент в ней что-то бесповоротно забурчало, задымилось и наш мастер Петя, сказал нам вчера на станции:

- Оставляйте.

- Надолго?

- На неделю минимум.

Недели у нас ждать не было. Может, конечно, и была, но «тачки» замечательные наши бы ушли. Вот поэтому мы решили махнуть поездом и втроём.

Молодой, но противненький лейтенантик смотрел, смотрел на нас и не выдержал:

- А вы куда, ребята?

- Мы на соревнование приехали. Вольная борьба в Лужниках. Вы не слышали?

В Луже была мощная барахоловка, и Лёхе служивый наш не поверил.

- А можно посмотреть, что у вас в сумках ?

- Так форма же.

В сумках и вправду сверху и по периметру была спортивная одежда. Собрали быстро с магазина «Reebok», благо мы его и контролировали. Служивый позвал какого-то штатского, и это было явно совсем не интересно.

- Парни, пойдёмте с нами – сумки ваши посмотрим.

- А что их смотреть?, - Гена начал включаться, но явно преждевременно. Вы, Еремеева то знаете?

Ребята переглянулись, и к ним буквально сразу и неожиданно присоединился наряд из двух вооруженных в форме. Выхода простого не было – баулы были большие и тяжелые, и мы согласились пойти со всей этой братией в отдельную комнату.

Когда наши сумки подтвердили догадки лейтенанта, то было понятно – впереди нам замаячили серьёзные неприятности. Гена метался и напрягал оппонирующую группу своими познаниями в московской иерархии, а Лёха тихонько удалился в сторону со штатским. Что уж он там говорил, и как договаривался, я не знаю – я за добром развороченным нашим следил, но достаточно скоро он попросил меня его тихонько послушать.

- Костя, оставляем им десятую часть, и едем дальше.

- По-другому нельзя?

- По-другому могут посадить и отобрать всё.

- Тогда выход очевиден.

В таких случаях, я принимал решение мгновенно. С пеной у рта, Гену, мы посадили в такси вперёд, а сами с Лёхой сзади задумались, что делать дальше.

- Самое фиговое, если у них есть команда «подчищал».

Мы внимательно смотрели по сторонам, но против лома… Нам повезло. Оказалось, что нет. Или смена была такая. Или самая «перестройка» наступила. Короче, нам тогда опять повезло. И пацаны, согласились чуть снизить цены на машины, И на следующий день – уже в Саратове мы узнали, что Генкиного Еремеева за два дня до нас на особо крупной партии «прихватили».

6

А вчера мы сидели в креслах моего кабинета по старинке напротив друг друга, и сразу договорились, что будем обсуждать только производственные проблемы. Геополитика должна была быть опущена в другие периоды. Я достаточно подробно объяснил Алексу современную ситуацию в холдинге и произошедшие изменения в нашей компании.

- Мы научились работать с персоналом там, где можно, - работать на удалёнке. Мы научились в последние два года легко сокращаться и перебрасывать кадры под наши главные задачи. Мы научились нагружать тех, кто остался с нами в работе и при этом до безумия не перегружать их.

За ковид, кстати, в компании умерло тридцать семь человек– проверенных, достойных и, чаще всего, возрастных людей. А ещё приличная часть людей стала менее работоспособна, скажем так. Мы им продолжаем помогать – не сняли «с довольствия».

Теперь самое главное - мы не имеем право потерять всю молодую, особенно Айтишную группу из-за того, что семьи парней и сами парни испугались ожидаемого призыва. Ты знаешь, как долго мы людей себе готовим? Начиная с первого курса, а то и со школы. Они все практически бесценны…

- А как ты их остановишь? Есть выходы?

- Их, как часто бывает, несколько. Часть ребят мы и вправду "посадили" на контракты и отправили на время за границу. В основном в Грузию и Турцию. Не зря мы там наши гостиницы для отдыха строили. Мы не снизили и без того высокую планку оплаты, но придумали несколько новых схем накопления, особенно под будущие коттеджные дома в нашем новом микрорайоне за городом. Компания двадцать лет лояльным и внимательным образом относилась к своим сотрудникам, и нам поэтому они по-прежнему верят.

- Интересно, я это не знал – что за накопления? Можно это увидеть в цифрах, графиках?

- Конечно - для тебя можно всё. Ты до сих пор мой партнёр, пусть и с меньшей теперь долей – какая разница…

- А какие ещё пути?

- Ты знаешь, что одно из наших предприятий работает строго на оборонку. Совместный проект с военными с приличным уровнем секретности. Ты помнишь, что был тогда резко против, а это неожиданно в трудное время совсем по-другому пригодилось - сработало. Вот туда - на это предприятие - по договорённости сторон, мы переводим самые ценные молодые кадры, без которых мы будем резко тормозить или реально сейчас не обойдёмся.

- Разумно. И что никто не настучал

- Мы сделали этот ход прозрачно и совместно с Москвой, но долго обсуждаем каждую кандидатуру и, кстати, потратили на это огромное количество времени. Дней и бессонных ночей…

- И что никто, правда, не свалил?

- Единицы. И то не самые-самые сильные. Скатертью, как говорят, дорога. Потом, когда просится будут – вряд ли мы их возьмём…

Мы договорились не обсуждать внешнюю обстановку, но в конце Лёха всё-таки не выдержал.

- Костя, нас ненавидят все: и англосаксы, и французы.

- Алекс, а когда они нас любили, скажи?

- Я ничего не понимаю. Но, к примеру, что французам от нас надо, скажи? Мы как бы по духу близкие люди – шансон там, кино, женщины…

- Не всё же в это упирается, Лёха? А Центральная Африканская Республика?

- Что?

- ЦАР. Мы забираем давно у французов, Африку - ты не знал? Вот они и нервничают чуть-чуть. Но мы же договорились оставить вопросы политинформации на завтра, хорошо?

Ничего хорошего я от нового разговора с ним не ждал, но считал, что был обязан выслушать партнёра и друга. И, чёрт шутит, – может узнать нечто совсем новое. Я выделил в своём графике очередные два часа - для генерального директора холдинга огромное, кстати, время…

7

- ...Они еб...шат, Костя, по городам, и подошли в какой-то момент к пригородам Киева, - заканчивал свою яркую речь Алексей.

Я слушал внимательно. Уже не хотелось, насколько это возможно, ему все объективные данные, в моём понимании, рассказывать. Всё равно не поймёт и будет недовольным. Столько лет мы вместе, а какие оказались разными. Вот так вот – если бы не война, ничего бы и не выясняли – просто жили бы рядом. Дружили. Иногда встречались семьями…

- Скажу честно – я не знаю до конца, что там происходит. В нашей структуре есть люди, сыновья которых отправились туда. И с холдинга тоже по зову сердца ребята ушли – не удержать. Я кое с кем, кто недалеко от нас, разговаривал. И знаю, что тяжело там. И помогаем мы им, чем можем. Но нам с тобой по крупному ничего не изменить, Алекс.

- Но могли бы первыми не начинать!?

- Видимо не могли. Мне нужно несколько часов, чтоб только рассказывать основные тезисы - почему не могли. Приезжай ко мне в выходные на дом – подробности некоторые расскажу…

- И ты во всё это веришь?

- Я слишком много знаю, чтобы не верить. Я точно знаю, что наши страны, которые были совсем недавно в едином государстве, а люди - друзьями и братьями, в определённый период подошли к обвалу отношений, и выход был только один – упредить безумство фашизма, подчинённого Западу.

- А ты считаешь - это не безумство?! – Лёха неожиданно зло осмотрел кабинет.

- В чём? (Что его волнует?)Тут всё заглушено. И ничего не пишется, - бросил ему я. Ты мой друг. Ты мой школьный друг. Ты друг моей семьи по жизни. Если ты считаешь, что твоя Родина (я подбирал слова) не права, то зачем ты сюда вернулся?

- Причём тут Родина, Костя?! Ты вообще не охренел, с этими берёзками. Они на капусту наших ребят посылают. Всех! И тех ребят тоже. Те – вообще ни ху… не виноваты.

- А эти?

- Да, никто не виноват! Они жить все должны! Они баб многие нормально не трахали. У них, сопляков, детей у девяноста процентов нет. И матери их воют ночи напролёт, если знаешь. А потом их привозят к ним убитыми в гробах или изуродованными! Сколько это будет продолжаться – есть у тебя версия?

Это было очень убедительно, и близко к правде.

- Нет. Нет, конечно. Но думаю, что долго. Или очень долго. Может всю нашу оставшуюся жизнь. Возможно до конца этой сложной истории многие из нашего поколения не дойдут – просто не успеют.

- Ты так спокойно об этом говоришь?

- Так думаю. А как ты хотел? Я люблю свою страну. Я люблю Ладу с Матвеем и Евдокией. Я не хочу, чтобы Матвей погиб – он уже призывной, но в случае чего, я не смогу его отмазать. Знаешь почему?

- Нет, конечно. Ты можешь всё, Палыч!

- Он не позволит мне быть гондоном, Алекс!

- Что?

- Мой сын, мой единственный сын не позволит мне унизиться – ты это понимаешь? И сам не унизится. Я его так воспитывал.

Мне было страшно, если честно, за сына. Алекс вообще ничего не понимал. И тогда в первый раз в жизни, мы с ним разругались по-настоящему. Как говорят – разругались вдрызг, и недели через две Алексей Васильевич Шевченко – Алекс - уехал в свою Америку.

8

На Американском континенте я был всего один раз. Если точнее даже не в Америке, а на Доминикане. С двумя товарищами – моими крупными партнёрами и их семьями мы уехали, как бы в туристическую поездку зимой 99-го. На самом деле в соседнем областном городе мы резко скупали акции очень большого предприятия нашей отрасли, и Лёша с Юрой попросили для спокойствия и свободы действий на время всем исчезнуть куда-нибудь подальше. Почему-то выбрали Доминикану.

Сам же он тогда от поездки наотрез отказался.

- Я мелкий болтик, Костя – малый акционер. Они всё знают. Работа, Костя, не пыльная, но контролировать её нужно.

- Ты бы семью хотя бы убрал?

- Не переживай. Они уедут к родителям в деревню. Кто их там будет искать?

- Бережёного Бог…

Галя с детьми прилетела к нам через неделю. Долго вечером молчала, а потом не выдержала – рассказала, как чудом они убереглись в погребе отцовского дома. Просто вовремя на скрип незнакомой машины у двора она среагировала, и пока в дом стучались, спустилась резко с детьми вниз. А погреба в деревнях русских давно делают – не сразу и найдёшь. Не сразу поймёшь, что он есть. А тут и Лёшка с ребятами неожиданно в деревню приехал – видимо что-то почувствовал. Час-другой и их, видимо могло быть совсем плохо. Но не нашли, не успели – повезло.

На мои телефонные просьбы Лёхе уехать в этот раз самому, мой друг опять не откликнулся.

- Костя, я взял дополнительно людей. Мы уже ватерлинию перевалили – недолго осталось.

Был он смелым и умел включаться в интересные проекты, касаемые дела. Был он ясным и понятным относительной той истории России, которую мы прошли в юности вместе и с радостью её поменяли. Был он прост, но не до примитивности уж точно, а с годами ходил несколько раз в театр. Говорит, что даже что-то читать начал. Когда прошла в нём эта межа однозначности и ненависти, вот чего я не понимал.

9

Больше года его не было в России. Юра его бывший зам вошёл в совет директоров – охрана в военное время выходила на передовые позиции, а остаток доли Алексея выкупил за очень приличные деньги наш новый партнёр из северной столицы. Сделка была проведена под Новый год, но поздравлять Лёху (или Алекса - да, какая разница!) я с эти событием не стал.

Он вернулся летом 23-го грустный, резкий и злой. И позвонил не сразу.

- У тебя есть время со мной поговорить?

- Почему нет, Лёха? Давай договоримся когда...

Мы встретились по его просьбе не в офисе, а в уютном летнем кафе с видом на реку.

- Здесь можно хоть разговаривать, - начал он.

Я не стал огрызаться. Меня, как всегда, сопровождали Юркины ребята, но это было и до войны. Я представлял серьёзную ценность для холдинга, с которым Лёха недавно окончательно расстался.

- Если ты хоть сколько, хоть мизер, по самым кривым схемам сбросил часть своих средств им, то тебе нельзя сюда приезжать больше и тем более здесь оставаться. Ты это знаешь?

- Да, я и так уеду. Я ненавижу вас всех, придурки - быть немыми свидетелями и казаться правыми.

Я всего от него сегодня ожидал и не злился.

- Что сделал бы ты по-другому? Даже не так, будь ты на моём месте – чтобы ты сделал?

Он не стал мне отвечать на вопросы. И почти в лицо, курил свои коричневые сигареты. Постаревший. Дышал сегодня Лёха с одышкой. И влага была на его лбу. И был он сегодня не такой красивый, но я точно не злорадствовал. Мой школьный друг сейчас плохо выглядел, но мне было ему не помочь. Он горел внутри, а не снаружи.

- Они же там знали, что виток пойдёт за витком? Что за ограничениями будут новые поставки оружия? Что за орудиями поступят танки, за танками – самолёты. Что включаются очень многие страны. Вся планета. Одни на одной стороне, другие – на другой.

- Ты – на другой?

- Да. И поэтому я уеду. Это по честному…

И тогда я не выдержал.

- У тебя всё есть, Алекс. И всё это тебе дала эта страна. Ты входишь не в один, а в ноль ноль один процент самодостаточного и обеспеченного до конца своих дней, населения планеты. Надеюсь, если не рассоришь всё свои сбережения нашим сегодняшним врагам. Ты опять уедешь, и будешь жить в благополучном в твоём понимании мире. Рыбалки там навалом, охота и виндсерфинга по полной программе. Женщин доступных может меньше, но кому захочешь, можешь и заплатить.

Он закрыл глаза. Не так нужны ему становились женщины. Да и неуёмность с годами любого становится другой.

- Скажи, Алекс, а цель-то какая-то жизни должна быть? Или тебе всё пофигу давно?

Я ему говорил, а он наливался кровью. Подумалось, что он бы меня сейчас убил, если бы мог. Не нужна ему была другая правда и какая-то моя цель – совсем не нужна. Не здесь он уже был – не с нами. Поэтому я не стал продолжать – не было больше смысла бисер разбрасывать. Увидимся ли мы ещё когда? Вряд ли? Эх, Лёха-Лёха. Наверное, и он вздыхает про себя внутри: «Эх, Костя-Костя».

Мои - бывшие его, парни всегда чувствуют даже лёгкое напряжение. Ванька давно стоял аккуратно за деревом – я видел, как он переместился туда из машины. Ванька, просится последние два дня уйти на фронт - помочь друзьям. Они в последние месяцы договаривались в своей десантной группе, что если кого-то по повестке выдернут, то сразу пойдут все. Кого-то, он говорит, на днях в военкомат позвали. Придётся его отпустить. Даже не так - нужно будет Ваньку отпустить. Другого не дано.

Что-то осталось сказать Алексу. Что? Завершить, нужно, как можно спокойнее и проще.

- Я больше не могу, Лёх. Ты же знаешь – время моё крайне ограничено?

- У вас скоро у всех не будет времени!

- Его давно мало. Вот мы все и торопимся.

Я встал и мы обнялись. Когда обнимались, я шепнул ему: «Привет Галке и детям. Не забудь только, как в прошлый раз, ладно? Не забудь!»

И я пошёл к машине со спины, наверняка, чуть сгорбленный, не высокий, седой, но надеюсь ещё крепкий.

- Не забуду! Палыч, Пал… - скорее не кричал, а хрипел сзади Алекс-Лёха мне вдогонку, но я не стал оборачиваться.

P.S.

Несколькими днями раньше мне Лада подсунула стих. В стихах я ничего не смыслю и передать они мысли совсем странно и по-другому. Но этот был как бы к нашей с Лёхой истории. Думал я, думал и решил прикрепить его сюда. Пусть будет…

		* * *

	он врёт мне безбожно, что он патриот
	я знаю, что нет, но надеюсь на чудо
	идут по барханам пустыни верблюды
	он смотрит на них безнадёжно и врёт

	он треплет мне нервы словами, что он
	сумеет помочь пионерам планеты
	трёт лысину, курит в себя сигареты
	и ждёт, когда сможет отправиться в сон

	вот там он хорош – заряжает рожок
	вот там он врагов положил для отчизны
	а здесь ходят белые умные принцы
	меняется жизнь, но не ясен восток

	и я попросил не звонить больше зря
	пусть он остаётся на гранях барханов
	и ищет надежду привычно в бокалах
	кого-то зачем-то попутно виня…

			30.07.23 г.