НЕКАЯ НЕОБУЧАЕМОСТЬ…

Утром, когда я на цыпочках пробирался вдоль кровати, она неожиданно поставила меня из спросонья в тупик с «простой просьбой» - научить писать стихи. Воскресная заявочка!
- Ты же как-то научился? Рассказывай!
- Прямо сейчас?
- Лучше не откладывать. А что тебе мешает?
- В целом – ничего. Но… ты же говорила, что когда-то пробовала.
- Как все пробовала. Как все.
Она просыпалась, тянулась вдоль кровати, но от пришедшего к ней странного желания не отказывалась.
- Ты же знаешь? Четырнадцать лет. Первая любовь. Там – тучки-закорючки, окно-кино, приходи-говори... Рифма какая-то была, но стихов не получалось. Ты же понимаешь?!
Она смотрела в меня пристально, своими красивыми зелёными глазищами, впервые широко их сегодня открыв. Красивая! А я такой-сякой впервые не знал с чего начать.
- Ты же умный, Ната, человек?
- Допустим, - она чуть напряглась.
- Ты же понимаешь, что некоторым вещам очень не просто научиться?
Я подбирал слова. Познакомились мы не так давно. Всё мне в ней устраивало: и фигурка, и звонкий смех, и глубокий тихий сон рядом… И, чуть не забыл, конечно - глаза! И всё. Ели мы с удовольствием одну пищу. Я то - любую могу, но её движение в сторону ограничений и диет, в последние годы было мне и близко, и понятно. При этом, мы достаточно часто пили после работы по вечерам при свече или без, сухое белое вино. Ходили, посовещавшись, на понятные обоим фильмы и спектакли. К тому же ширился круг совместных знакомых, и изначально комфортно было обсуждать их слова и действия, понимая, что совпадём в оценках. Мы совпадали в оценках на очень многое! Почти на всё. Это удивляло, и не могло не радовать - разные поколения всё-таки. Но сочинять вместе стихи, увольте. Или изобразить этакого метра – учителя? Зачем? Она перехватила тему дальше, выдернула меня обратно, как мысли прочитав.
- Научиться трудно, если плохой учитель. Ты же хороший. Я убедительно убедилась!
- Допустим.
Я уже пришёл в себя. Объяснять Нате можно было только на примерах, но я начал с вопроса.
- Как ты думаешь: стихи лежат в области рационального или иррационального мышления?
Она задумалась. Начала что-то внутри себя проверять.
- Если о форме, то чаще рационального. Кроме белого стиха, конечно. Но если о содержании, то я бы так не сказала. Я никогда не знаю - куда ты меня приведёшь снова. Не предсказуемое шоу какое-то.
- Молодец. Дело не во мне. Как тебе объяснить? Дело в работе мозга. Он должен освободиться от правил.
- Но правила есть!
Теперь я окончательно остановился. Подсел к ней в нетерпении.
- Правил всех не много. Быть честным перед собой. Раз. Не бояться говорить и записывать, что думаешь. Два. Не заботиться о форме, но знать о ней многое. Это три. Первая строчка – последняя строчка. То есть начало и окончание очень важны. Четыре. Наверное, всё! Может что-то забыл. Вспомню.
- Мне кажется, что первое и второе правило можно объединить?
Она на самом деле хотела разобраться. А может просто разобрать меня на молекулы? Так глубоко ко мне никто не приставал. Так основательно. От первого поцелуя до самой начинки.
- Можно всё объединить. И ничего не получится. Основная мысль в следующем – нужно писать стихи сердцем. А сердце стихов не пишет. Они рождаются в мозгу.
- Слушай, малыш…
Она впервые меня так назвала. Сбилась чуть. Но главное – что-то происходило в ней. Мне было крайне интересно.
- Слушай, Ник, получается, что органы человека на каком-то стихе начинают конкурировать?
Я почти смеялся. Необходимо было перевести всё… в завтрак. Блин, какая она красивая утром. Ужас!
- Ну, не совсем, наверное, так. Но точно они – органы - включаются в хорошем стихе по полной. Как в сексе!
- Ещё одно определение получилось? Не, малыш, - не раздевайся. Сначала договорим.
Я ловил лёгкий мысленный провал, но я же взрослый человек – и потому пытался рассудочно продолжать.
- Нат, скорее в тот момент, когда некое пространство души, которое мы определили, органом как сердце, вступает в одну фазу с рассудочным мозгом, (что я несу!) мы можем ожидать какое-то попадание в цельное произведение. Очень трудно выбирать слова, Нат, а ты и вправду хочешь в сам в процесс как-то попасть? Учти, в нём огромное место занимает полная импровизация. Мы её иногда все свободой называем.
- Как в сексе?
- Точно.
- Не, не – не трогай меня сейчас. Пожалуйста. Можно я ещё спрошу?
- Как тебе отказать?
- Никак! Вот, Ник, я ещё не понимаю – когда ты это делаешь? По времени. Ты же на работе всегда. А если не на работе и в зале, то всегда со мной.
Тут я чуть тормознул - ну, к чему этот вопрос? Ревность – не ревность. А бывает к творческому процессу ревность? К тем, кто там появляется в строчках и за строчками? Несомненно. Но там всегда в последнее время только она. И потому я вернулся к ней.
- Ты же знаешь, я пишу утром, когда ты спишь.
- Утром у тебя крайне мало времени.
- Чем меньше времени, тем честнее стих.
- Ну, начинай…
- Прямо сейчас?
- Да.
- Легко сказать. Должна быть тема для начала.
- Ты же сам говорил, что все стихи про любовь.
- Допустим. Но про разную любовь. Любовь к Родине. Любовь к природе, и себя в ней, если так можно сказать. Любовь к мужской дружбе. Любовь к близкому человеку – любимой, любимому. Или дальнему, если не получается быть с ним близким…
Мне было не смешно, но ситуация стала забавлять. Абсолютно голая, не проснувшаяся толком, Натка, из постели с раннего утра лезет в такую творческую тьму-таракань, в которую я ныряю не задумываясь десятки лет. И что я об этом знаю? Мало что. И что готов изложить своим утренними измышлениями? Да, только их.
- Начинай с близкой! Я послушаю.
- Тема: любовь-любовь получается.
- Давай так. Учи!
- «Любви все возрасты покорны…»- я остановился на мгновение. Но мысль скорее эта спорна. Одряхший высохший старик… любит не так, не напрямик… Он произносит – здравствуй небо, жуя с утра горбушку хлеба…
- Стой - это не твоё!
- Не моя только первая строчка.
- А дальше?
- Полная импровизация.
- Прямо сейчас?
- Конечно.
- Но это же не стих. Ник?
Она стояла в своей сексуальной тигровой позе, готовая меня - поэтишку разорвать от слов не правды.
- Конечно – нет. И скажу больше – я не могу ничего сочинять, глядя на тебя.
- Мрр. А если по памяти.
- По какой памяти.
Она мягко протекла мимо меня в душ, включила его музыку, но успела крикнуть.
- По памяти, когда меня с тобой не будет!?
- Тогда и посмотрим.
И она больше меня не слышала. И возможно, что больше никогда не читала моих стихов - хотя вряд ли. Ната утекла с той утренней водой. Не обиделась, а утекла. А может она всё-таки чему-то научилась?
И кто кого будет обвинять потом? Никто и никого. Я же точно – плохой учитель. А она? Да, что она? У неё всё впереди – может что-то и получится.

КВАРТИРНИК

Номер был мне не известный, но я взял.
- Дрей (давно меня так никто не называл), мы сегодня собираемся на Победителей. Приезжай!
Я немножко оторопел.
- Это Пётр. Мы тебя давно ждём. Сегодня вечером на третьем этаже. Наших бывает от пятидесяти до ста человек. Аппарат ребята купили, группа играет сильно... Я тебе говорю! Лёня, Серёга, Саша иногда. Аркаша поёт – ты знаешь как?! Ты их всех знаешь. Хорошее место, Дрей. Приходи. Ты давно друзьям не читал.
Как из другой жизни. Я никого не знал.! "Аркаша поёт.." Одесса какая-то. Хотя, правда, - я давно в открытую не читал. Живу, как сыч. Стихи в нору складываю. Кто этот Пётр? Переспрашивать нужно было сразу. А так получается – тебя, парень, ждут. Вставай. Кто ждёт? Почему ждёт? Кому я, Дрей, наконец?! Кому я нужен? Мне стало не столько интересно, как неудобно. Неудобно было отказываться.
Настолько, что я перезвонил по принятому номеру и узнал у Петра точное место и время сегодняшней встречи. К вечеру распечатал крайних два десятка стихов, вызвал такси и приехал по адресу. Стихи свои я по памяти не помню. Особенно последние. Обязательно собьюсь. Мне это надо?! А с листочки на всякий - вдруг и впрямь заставят выступать. И я с возможными вариантами заправил стопку страниц, свернув пополам в задний карман своих джинс, и накинул на них сверху свитер. Прижались они ко спине. Спрятались.
На третьем этаже улицы Победителей стоял п-образный "свадебный" стол с лёгкой закуской, с пепси, и несколькими бутылками водки. Поднимаясь по крутой лестнице, я ещё по музыке развесёлых советских стал прояснять формат субботней вечеринки. Пётр (наверное, это был он) обнял меня на входе с уважением, но я его точно раньше не знал. Человек двадцать или чуть больше приплясывали у стола и дымили на отдельном столике кальян. Всё, как на далёких наших дискотеках, кроме кальяна. К свадебному столу, я внимательно присмотрелся в первый раз. Нет, знакомые лица точно отсутствуют. Абсолютно. Как в другом городе. Как в другом мире.
- Дрей, - меня обняла крупная женщина со спины.
- Та… - я затянул имя и как бы случайно не успел завершить сам. Она выручила.
- Тамара. Ты всё забыл, «весёлый».
Она меня спасла. Не Таисия, не Татьяна - Та-ма-ра! Точно. Ничего не помню. Какие-то поцелуи в коридоре. Как нас корежит, право, жизнь.
- Говорят, ты стал писать улётные стихи, Дрей. К старости?
Как хорошо она улыбалась. Если бы...
- К какой старости, Тамара? Почему - улётные?
- Так говорят. Я не читала. Водки будешь?
- Нет Та…
- Здесь больше ничего нет. Есть бутылка виски, но оно плохое. Не пей.
- Я сейчас принесу. Я видел, что магазин рядом.
Бежать что-ли? По этой же крутой лестнице вниз и вверх со спортивным дыханием и мыслями по ходу. А может это наши так постарели? И какая-то новая странная молодёжь лет сорока? Их больше, но я никого не знаю. Они навстречу везде идут – по лестнице, вокруг стола...
В магазине я купил сначала две бутылки сухого вина. Потом передумал – взял третью. Пусть пьют достойное. Пусть думают, раскрываются. У них сейчас всё есть.
Вино я пил практически один. Прибывшие водку опять приносили, самогон, пиво... И становилось явно теснее. Часть толпы от стола уже сходила размяться в круг, ближе к условной сцене. Танцы те же - кто как. Понравился шарнирный седой тип в пиджаке. Вот он точно из наших, но не очень хочется в это верить. "Аккуратная причёска, седая прядь..." - я начинаю стихи сочинять.
Пётр подбежал – обнял сзади.
- Ну, ты как – готов?! - в ухо, чтобы перекричать музыку.
- Я всегда готов.
В подтверждение - головой мотнул. Как – пионер. Внутри легло – «как пенсионер», но воспроизводить глупости не стал.
И после очередной песни Пётр выскочил с микрофоном перед барабанами.
- Сегодня с нами мой... наш друг. Мы давно его ждали. Андрей Литманский. Вы всё сами знаете. Встречаем хорошо.
Сколько я выступал раньше. Где только… Сердце всегда сжимается. Листочки под свитером нащупал. Не стал выбирать. Всё подряд. Сверху вниз.
Сначала молчали. Что за чел? Зачем им это? Пришлось повозить их по столам мордами не много. Почти случайно бросил голосом в свою темень. Она не моя – она их. Она общая. Смерть по городу гуляет. И любовь. И пазл не складывается. Ни у кого! Только слова. Больше – меньше – не важно. Чаще в рифму. Так получается. Завыли они молча в конце стиха пятого. Девочка с краю начала «браво» кричать. Дурёха! Какое тут «браво». Жесть полнейшая. Улёт для не пьющих.
Добил я всех. Себя удивил. Это же моё! Это новое. Как я и зачем так откровенен? И ушёл с импровизированной сцены вполне довольный, и опустошённый, как всегда. Показалось, что все куда-то ненадолго ушли со мной. Кроме кальянщиков, может? Они на своей планете живут - сами гуляют.
Дальше всё больше начиналась реальная пьянка. Вино мне, правда, самому помогло. Оно отчасти спасало. Как источник с живой водой. Я же хотел сразу смыться. Но сдержался. Пётр, Тамара... Не удобно. Дурёха, что была с краю подошла. Я ей вина налил. Не отказалась.
- Тут все водку пьют.
- Я вижу.
- Вы, как с другой планеты.
- Ты про вино?
- Я про всё. Вы – другой.
- Поэты обычно все другие. Прибитые…
- Не рассказывайте. Вы читали хорошо...
Я налил нам по бокалу белого испанского – были пока варианты. А в симпатичной девчонке меня сразу стала удивлять смесь молодости и рассудительности. Или показалось? Я не вникал, но такие бывают.
- Танцевать пойдёте?
- Нет. Точно не сегодня...
Я готовился уходить, право, но не могу совсем неожиданно - не умею. Пётр вновь объявился хорошенький уже, навеселе...
- Ты меня не помнишь, Дрей?
Молчу я. Соврать что ли?
- Ты неизвестным поэтом был.
- Да я и сейчас неизвестный. Все поэты неизвестные.
Вино действовало.
- В середине девяностых была компания. Мы к тебе домой не раз приходили. Ночами пели. Ты не помнишь?! У тебя двое маленьких детей было. Как они?
Не хотелось говорить. Не люблю я врать.
- Всё хорошо. Выросли. Живы. В разных городах живут.
Она уже жалась ко мне.
- Только не выкай мне, ладно?!
- Как скажешь...
Как они быстро перестраиваются. Утром, когда я варил ей кофе, то узнал, что она дочка Тамары. А та любила меня всю жизнь. Оказывается. А был ли у нас с Та секс или нет, убей, я не помню. Правда помню теперь отчётливо, что мы целовались в коридоре. Это точно! Квартирник конца восьмидесятых. Примерно…

.