Крошится нахоженное слово,
			       не дается. 
           Так же ты не ведала - 
 	                 искренне прошла.
           И потом бессмысленны поиски.
 		         Сорвётся - 
           как её удержишь? - 
 		             белая звезда.
           

ИМЕНА

Друзья давали женам имена.
Мне память билась маятником в своды,
И сатанели лошади у брода,
И вдаль несли, 
 		и рвали стремена.

Друзья давали детям имена.
А у меня в трубе застыло сердце.
Я ел с ножа, подернутого перцем.
Я пил стаканы полные
 		 до дна.

Друзья давали счастью имена.
Мне тишина чугунная досталась,
но изнутри 
 	сквозь кожу прорывалась
татуировка, где иные времена.

А ты плыла над городом, 
 		 плыла.
Пока я не придумал тебе имя.
Поправ судьбу,
 	переломив гордыню,
Я сам расставил наши имена.

 Декабрь 1983г.

СВЯЗЬ

Ладони в волосы
 	и холодно от снега.
И голову не на плечо - 
 	на лед.
И молния сожгла трудов посевы.
И лист упал за черный переплет.

Всмотрись внимательней - 
 	связующие пары,
Ночь ищет сна и искренности кровь.
Оставят след и отольются чары, 
Сетчатка глаз найдет другую новь.

Всмотрись внимательней,
 	чтоб время не порочить.
Все неизвестное в пути пугает нас.
Мы странники, и странны наши ночи.
Как долог час,
 	как долог ныне час...

Как влажно, 
 	как пролетно 
 		ныне небо,
Как искренни знакомые места.
Пожалуйста, 
правдиво,
 		напоследок
Сыграем гимн падения листа.


И кончено!
 	Пронзительные птицы
Сбиваются в осенний караван.
И нам уже не всматриваться в лица,
Не слышать недомолвки и обман.


Пора!
 	Вставляй обратно в уши серьги,
застеливай коварную кровать. 
Мы стали с тобой мелочными.
 	Деньги...
Мне ни друзей, ни годы не менять.


Ни странных убеждений,
 		ни пороков...
И есть любовь!
 		И правда есть.
 			 Должна!
И непрерывна глубина уроков 
природы - 
 	бесконечна и сложна.

Июнь 1984г.

РАЗРЫВ

Ухожу.
	Видно, много мне надо - 
километры неуспокоенности.
Вспыхнет бланковая досада
и потянет к случайному поезду.

Не винила - 
	 губила молчаньем.
Глаза прятала стылые,
			стылые.
Не из зависти, до обручания
Оглянитесь на небо, 
 бескрылые.

Начинали без слез и без устали.
Кто же ведал?
		Могли бы заветнее.
Грач весенний - 
		владение чувствами.
А отлет?
	А отлет - незаметнее.

Ты мне лучшая, добрая помнилась.
Что случилось?
		Чем душу обидели?
Как весна, не начавшись, закончилась?
Не заметили,
		не увидели.

И теперь, о какие напасти
Столько злости
		безрукой, веянной.
Потому и набрался наглости,
Но продуманной,
		но проверенной.

Поезд рвет километры запросто
В опаданье лесов и колоса.
Судьбу метили быстро, напросто
И не накрепко,
		и не голосом.

Отгорело.
	Съел склеенный бытик,
Стало мало неуспокоенности.
На перроне стоял аналитик.
Я остался на скорости поезда.

Май-июнь 1984г.

МОЛЧУН

Ты спрашивала, почему молчу,
		осатанело в сводах скул зажат?
Что и к чему опять ищу,
		ломатель копий? 
	    Виноват
во всем:
        в истерзанном пути,
в размытых далях,
    	в дне былом.
Что проще:
	    холодно уйти,
	       захлопнув дверь,
				покинув дом?

Ты мыла мне лицо дождем
				соленых слез,
					былых страстей.
Ты искренне была тем днем,
				а я - никем 
					и вновь ничей.
Молчал - боялся кривды слов.
Ушел - правдивее решив.
Бродил среди пустых столов,
				измены клявший,
						изменив.

И мне смеялись за глаза,
				в глаза,
				      рожденному на смех.
И падает в года слеза 
				 Твоя
за мой 
		молчальный грех.

Март 1984г.

***

Я ждал апрель, твои худые плечи,
Ручьев неугомонную гортань...
А ты в насмешку плюнул тихий вечер
И на окне поблекшую герань.

И вместо боли я попал в лазейку:
Спокойно спать, безвольно ждать совет...
Я тенью стал,
пустой и ржавой лейкой.
Смердит очаг,
не греет теплый плед.

Ломает лед,
снег корчится и тает.
И стаи косит,
и хрустит земля.
И ветер в моем сердце завывает - 
Ты все поймешь,
любимая моя.

Мне не хватает воздуха,
потока.
Стоять смертельно.
Я еще вернусь
от заводи лагуны до истока,
от тихих чувств
до непонятных чувств.

Март 1985г.

* * * 			

Осени вначале 
Песни прозвучали,
небо обвенчали
белые друзья.

Я берусь за плечи
и у милой речи,
и у нашей встречи
голос соловья.

Летний плотный запах
яблок. И в заплатах
в бешеных закатах
падает Земля.

Что там бесконечность,
холода и вечность,
если есть сердечность.
Если ты и я.

Не страшна разлука, 
и промчится вьюга,
если мы друг друга 
любим: ты и я.

13-14 сент. 1984г.

***

Как внемлить хочется,
как вторить терпеливо.
Дарить цветы
и возвращаться вновь.
Какое счастье быть таким счастливым:
любить и находить в ответ любовь.

И постоянно видеть измененья,
и находить доверье в безднах глаз.
И радоваться - руки на сирени,
или когда пульсируют под джаз,

и для сравненья - 
зажигающие свечи...
Но только жесты и слова мои малы
и бесполезны,
когда плачут твои плечи,
когда согласен быть твоим немым,

случайной, торопливой остановкой,
портье, слугой
и клоуном вещей,
таверной у дороги с заголовком
"Ручей любимой - более ничей".

Я пересохну. Все мои истоки
теряют смысл.
Не покидай ночлег!
Давай не будем подводить итоги - 
дай надышаться тайной темных век.


РАЗГОВОР ВО ВСЕЛЕННОЙ

- Крупу рассыпала старуха.
- Нет. Заколола на ночь небо булавками.
Не спорь. Наши сомненья, несогласья, тоску и ссоры мы сегодня
Перехитрим и спрячем под подушку.
- Ты сам любитель трогать душу.
- Губами гнев гасить и боль.
	Я лишь искатель губ твоих!
- А, может, впрочем, и сверчки так изгаляются над нами.
	Сверчки безумного масштаба.
А, может, это просто камень, с чуть-чуть мерцающей решеткой?
	Смотри, в окрестностях часы остановились
    	  и молоко полилось через край,
	   покрыло влагою дороги, холмы и горы, океаны...
- А сторож где?
- Сторож? Сторож пьян.
	Смотри, он открывает половицу и ищет бомбу 
                                        неуверенной рукой.
- То горлышко заначеной бутылки?
- То черная надменная улыбка лежит над миром
	и никто не знает, когда она откроет свою пасть.
- Ну не пугай. Настала ночь, всего-то...
- И вновь Земля пустилась в оборот,
	и зеркало-Луна, вращаясь рядом, ни собеседником
                                            не может стать,
		ни другом, бессмысленно косясь в ее лицо.
- Ты зря завел затейливую притчу на гранях сна.
- Но разве сон не бездна?
	Не та старуха и не сразу все,
                             что слов еще похожих не имеет?
- Твой сторож выпил полбокала неба.
	И оголил любовников и память...
- И оголились черные бутылки, и заскрипели ржавые пружины,
	и скользкое холодное стекло,
                  кто-то пытается сдержать, скользя, руками.
 - Кто тот Сизиф?
	Кому платить за труд?
- Смешная, время взятки не приемлет.
	И поглощает самые остатки на небе умирающий старик.
- И что теперь?
- Теперь готовят солнце:
	смывают пленку перед выходным,
		ресницы красят красным, косы - желтым
			и складывают в узел за плечами.
А люди спят и нежатся в постели,
	и, даже спя, боятся мрака дети.
		И самый неуживчивый из них не хочет спать,
			как будто ведает про то,
что взведены тяжелые пружины,
	и очень мало времени, когда
		в стеклянный шар кидают кирпичами.


ВСЕЛЕННАЯ, ДАЙ ДЕТЯМ НАШИМ СНА!

25 октября 1984г.

ОСЕНЬ

Когда я представил,
		как ты ходишь по аллеям одна.
Когда я понял,
		как это гулять среди сытых зверей.
Когда я думаю о твоих холодных пальцах,
		о том, как тебе в этом брошенном городе,
		в этом воздухе,
			вечно падающих листьев,
				на меня наворачивает,
		с меня сходит эта спокойная немая стылость.
		К этому же нельзя привыкнуть 
				и невозможно помочь!
		Они придумали уже рамки,
			позы,
				раздали регалии,	
					развесили ордена.
		Впрочем, нам этого не нужно,
			мы привыкли жить просто,
				близко к небу,
					рядом с памятью.

		Когда мы говорим "жалко", мы жалеем,
		а не ищем суетливо монету на дне пустого кармана.
		И если мы что-то не поняли
				то это прекрасно,
		потому что мы не опустились до надменности,
				когда не надо ничего понимать.
		Когда внешние движения вверх условны,
				потому что главное движение 
			реки скрыто в глубине. 
		А смельчак, что решил и доныривал до дна,
			не успевал возвращаться обратно.

19 сентября 1987г.

		
                                     
* * *

Это не привычка к коридорам.
Просто мы столетьями пользовались 
				одной системой,
			путались, ошибались и лгали друг другу.
Ты смотришь на меня,
		как будто я вернулся раньше времени 
				и не оттуда...

Как после нежданной амнистии - от свободы	
				некуда деться.
Что-то там с пространственной решеткой:
			недочет в парсеках, 
					узость Галактик, 
       черные дыры бесконечно стягивают 
				наше пространство.

Ты смотришь на меня удивленно,
		пока ползает по кровям моим 
				неподступная силища,
		когда нужно выходить и играть
				без черновиков,
		без надежд и без шансов вернуться.

Ты смотришь на меня,
		потом выдуваешь на стекле проталину,
				оборачиваешься. 
Ты одна.			

Осень 1987г.

 
 
ТЯЖЕЛЫЙ РАЗГОВОР

Послушай, помолчим
			о вечности. 
					Не вдруг.
Причины есть мечтать и волноваться.
И дань воздать за искренность потуг,
И вслед идти, но лишь теней касаться.

У сердца свой полночный календарь 
И вольному вольна событий лента.
Ты обратила: "Так, как было встарь..." 
И между нами тронулась карета.

И я проплелся в прежние века,
Где странники, и чаще,
					пилигримы
Вдруг открывали то, 
				что жизнь легка,
Но суетлива, скоротечна и ранима.

И я внимал, как пел гусляр - поэт,
И стыли звуки стаей на восходе.
Ты остудила: "Песен тех уж нет,
Ничто не долговечно по природе".

К чему же я?
	Повывязав слова,
Хватаясь за соломинки в сомненьях.
Сказала ты: "Цела бы голова..."
Я находил пороки и паденья.
	
Ты нашептала: "Был бы счастлив дом".
Я умолял: "Мир ненасытно труден".
И объяснять пытался: "Дело в том..."
И замолкал - 
				язык тяжел и скуден.

Давай-ка помолчим, мой друг.
						Не рань.
И не желай, чтоб я казался ниже.
Сыграли трубы. Мне идти на грань
		и слушать время.
			И уже я вышел.

Март 1986г.

		 
ЗАМЕТКИ И ЧЕРНОВИКИ

Заметки и черновики,
Ломался слог из-под руки,
Чтоб выстругать потом из вас 
Принцесс и королей всех рас.

Невольник перед чередой,
Где уплотняет время строй
Заметок,	
		черных ли веков.
Зачем копил вас и берег?

А я наделся на час,
Когда росток пробьется в вас,
Когда я перестрою дни,
Где боль зажатая внутри.

Где Ты - мой лучший черновик
И черновик мой черный крик.
Где все сложилось начерно,
А начерно мне на черта!

Порвать бы вас 
		и память лет
Снять ластиком печальный след,
Чтоб не родили вы стихи,
Заметки и черновики.

17 ноября 1986г.

		
ДЛИННЫЕ ГУДКИ

Теперь я вынужден писать,
		когда получится.
И рвать, 
		что отстоялось
				на куски,
			от суеты 
				и от тоски.

Теперь я вынужден любить,
			звонками в полночь.
Говорить 
		скороговоркой 
				весь запал,
чтоб объяснить упругость шпал,
и ритм безудержных дорог,
в которых я, как волк, продрог.

Да, я сошел с кругов. 
					С ума!
Да, ты была всегда права.
Но что-то тянет в небо птиц,
где, слава богу, нет границ.

И без границ летит душа
без суеты,
		но без гроша.
		
Я начал поиск новых мер
за грань орбит,
				за область сфер
совсем других.
			Но где закон,
когда молчит мой телефон!? 


В НАДЕЖДЕ НА ЛЕТО 89-ГО

Ожидается духота.
Ожидаются душные ночи.
И из прочих надежд
и пророчеств
это лучшее.
		Значит потом
небо вспучит,
		набухнет дождями.
И пройдется "слепой" над полями,
заглянув и в наш маленький дом,
где мы выйдем с тобой на террасу.
Я достану из погреба квасу,
ты пригубишь тихонько:
"Как ром..." 
И не будет подземных обид,
и болезней детей,
и любому,
как и нашему бедному крову,
в эту ночь ничего не грозит.

Март 1989 г.

* * *
	
Любовь приходит и уходит,
Как волн движенье
		 бесконечно
Пока тебя кругами водит,
Я стыну на пространстве млечном.

Во мне движения глубинны,
Бездонно время,

		обратимо.
Плыви,
	не бойся тратить силы,
Мы будем вечно невредимы.
Ты длинно смотришь исподлобья.
Планета мерзнет,
		 замирает.
У ведьмы варится снадобье
Печально - 
	 птицы улетают.

Печально - 
	 холода предтеча.
Лишь океан не замерзает.
И волн движенье бесконечно.
И у тебя улыбка тает.

Сентябрь 1989г.

оглавление