Автогонка В ПОЛНОЧЬ,
В ЧАС ПИК.

оглавление

           - С тобой что-то опять случилось?
           - Угу. На повороте я оборвал себе ляжки!
           

ВОЛК

Я волк.
	Я злой и зимний, 
		и добычу чую загодя!
В тугих боках скопился иней.
	Клык ломит холодом.
Не выйдет
	свернуть меня.
		Попробуй, накося!
	Всем псам!
Пусть не по нраву мои нужды…
			И вой!
В любви вернее нет,
		а дружбы
			канон другой.
	Я волк.
	Я нерв.
		Леса, овраги мне обитель.
Уверен бег.
	И мимо всё.
		И прочь.
Ты мне не враг,
		но издали завидя,
Хвост подожми
		и ляг на землю 
			в ночь.
Врасплох
	Беззубых и безвольных.
			В разбой!
Не наслаждаться вам покуда,
				есть я,
					изгой.
Я волк.
	Я тявкать не умею.
Не промолчу.
	 Бегу Россею.
			 Смуту сею.
Я так хочу!

ПАМЯТИ ПОЭТА

            
В. Высоцкому
Холода на Руси,
 холода.
А от холода тронуты души.
А вдогонку:
	 "Вернись и послушай..."
Не вернусь.
	 Никогда.
		 Никогда.
Холода на Руси,
		 холода.
	Гей в Сибирь по этапу, седые.
Иней бороду съел,
		 в сердце иней.
Синь безумная,
		воют снега.
 - Ставь его,
	 он ушёл навсегда
в холода,
	 в холода,
		 в холода.
	У тебя шаль слетела в дорогу.
Слёзы жемчугом мёрзнут.
			 Храп,
				топот.
Доскакать и дотронуться лба.
Погоняйте ж коней,
		 господа.
Холода на Руси,
		 холода.


ПАМЯТИ АРТИСТА
            
В. Высоцкому
Проблема высилась фатально,
когда с подмостков,
		не спеша,
сходил,
	почти не театрально,
паломник,
	судорожно дыша.

Он возвращался с оборотов
былых веков, 
большой войны.
Он заклинал и пел с хрипотой:
"Возьмите в дар хоть часть вины..."

Он падал гулко не на сцену
среди навязчивых острот.
Momento more,
		помни цену
и мчи коня во весь опор.

Потом шли трауры,
		повторы,
придумывалась внове жизнь.
А он все пел и рвал заслоны,
и не успел на:
		 "Оглянись!"

            
Май-июнь 1984г.

ТОСТ ЗА ДРУЗЕЙ

 Зашёл к друзьям,
 	пёс лижет руки.
 Боги - друзья мои,
 	спасают каждый раз.
 Я - вирус беспокойства и разлуки.
 На аритмии вылетел б
 		 за круги
 и канул в ночь,
 	коль не было бы вас.

 Смешная.
 	Отдышала в сердце свежесть.
 В стеклянном сердце выпотел анфас.
 Не твой - её.
 	Зачем находишь нежность,
 лесную оглушительную снежность,
 на стылость и бездомность синих глаз?

 Вы - мой родник,
 	вы - заповедник чуда
 жить не скупясь.
 	За праздные труды
 ответить мне придётся.
 		 А покуда
 сжимаю тост,
 	анафем и иуда,
 спасибо вам, что есть,
 		что живы Вы.

            
 Май 1984 г.

ПЕСЕНКА НОЧНОГО ПУТНИКА

Не одеваю куртки и плащи.
Не время преклонять ещё природе.
Отступит ночь.
Ищи меня, свищи,
Автобус к парку рвётся на заходе.

Люблю мечтать сквозь город и сквозь тьму.
Люблю смотреть сквозь стёкла и сквозь лица.
Водитель, отработав, мчит ко сну.
И, засыпая, чай пьёт проводница.

А я наощупь ковырну в блокнот,
ссутулюсь, чтобы с темнотою слиться,
и запишу мотив, где мне везёт,
где много дел
и никогда не спиться.

Просторный лайнер выключает свечи,
Объём кварталов вписывает внутрь.
Ещё не вечер - 
напою. Ещё не вечер.
А ночь уже. А ночь - 
 			не позабудь.


Я постою на перегоне лет
и у судьбы повыкликаю строки
о тех, кого давно в помине нет,
об осени,
о сферах,
о цепочке

любимых дат и женщин.
Впереди
грохочет время - бесконечный поезд.
Открыт шлагбаум Млечного Пути,
открыта жизни маленькая повесть.

Просторный лайнер выключает свечи,
Объём кварталов вписывает внутрь.
Ещё не вечер, - 
напою. Ещё не вечер.
А ночь уже. А ночь - 
 			не позабудь.

Март 1986 г.

РАЗМЫШЛЕНИЯ О ЮНОСТИ 

Вновь пропаду над сложенным листом,
Над гранью правды, исповеди, чуда?
Забавен мальчик.
		Впрочем, тогда кто
Бродил в столетьях и искал подспудно
Законы, тайны, истины и лица?
Пророчили мне паяца судьбину,
А я бы рад обратно возвратиться,
Чтоб окунуться в искренних глубинах.

Я странно шел и не смолчу,
			как надо.
Нет дна у неба.
		Прежние запросы:
Придумать измеренье листопаду
И тайно затянуться папиросой.
И выкинуть веселое словечко,
Чтоб всем смешно, а мне бездонно,
				 грустно.
Быстрей, быстрей на взлет пошло сердечко - 
И истина не может без искуса?

Ну, нет!
	Пожар стоит в параболе ее,
И высший суд - высоких ударений.
Учитель, как прекрасно бытие,
Свободно и легко стихотворенье.

Жизнь прожигаю,
		кровь меняю, 
кожу,
Дух начиняю, 
		но растет в годах числитель.
Когда успеть и как мне подытожить
Запавший звук, единственный хранитель?

Ты мне помог - 
		пустил своей дорогой.
Я строил дом, обкладывая илом.
Не беспокойся, мне не одиноко
Смотреть на небо,
		брать у неба силы.

И вслушиваться в звук сквозной
				летящий,
В запевный слой движенья по весне,
Кровей моих зеленых, восходящих,
В начало жизни, в сложенном листе.

Лето-осень 1984г.

ШКОЛА

А мне осталась форма клоуна.
 - Ан паяц, шуть...
А грудь тоскою разлинована - 
			не продохнуть...
С меня просили акробатики.
			 - Уйми страстей...
Учили нудно и внимательно.
			Но что лицей?!
Когда компания веселая
			и город пуст.
Когда зима перебеленная
			для наших чувств.
Когда устраивали праздники,
			поправ урок,
Как жаль, не всем попасть в заказники
			щемящих строк.
Где те безбрежные, безмерные,
			где времена?
Где та густая, непокорная,
			где голова?
Где девочка та со слезинкою,
			и праздник чувств?
Все сдвинулось, мы встали на ноги,
			осталась грусть...
По тем, что тосковали над канонами...
 - Неси свой ком...
По тем, кого замучили разборами.
			 - Не пейте ром...
А сами наплевали в обязательства.
			В колокола.
В нас прозревали циники. Предательство,
			когда слова.
Мы замыкались, ища истово
			проход в стенах.
И в нас играла кровь лучистая,
			забыв про страх.
И, позабыв все назидания,
			совсем не жаль,
Что роли лучшие раздали.
			Что за печаль?

Горит и крутится, и светится
			крутой компас.
И шпага на боку. И мельницы.
			И близок час:
Шут сложит арию о небе,
			о ваших лбах,
О жизни и насущном хлебе.
			О тех годах.

10 сентября 1984г.

***

Брожу по городу.
		Холодные дома,
Миганье лампочек и светофоров.
Мной правит друг,
		забытые слова
беспечных дней и бесконечных споров.

Брожу по переходам площадей.
Ночей молчальник,
		патока.
			До звона
бывает тихо ночью
и больней.
Но я мечтаю в плаху пасть,
			не в троны.

Друг далеко.
	 В хмарь тишины напьюсь.
Ему не легче, чувственно и колко.
Готовят поезд,
		я в него забьюсь.
Пусть ехать долго,
		не напрасно долго.

Как трудно рушить стылый пост вокруг:
подзакатили волосы под шапку.
Мне мало в жизни,
		мало верных рук,
и правду захватали спозаранку.

Брожу по городу.
		В глубинах стоит ждать.
Событий мало.
		Ночь подобна мраку.
Звон начинает город наполнять.
Пойду на троны - 
		попаду под плаху.

1984г.

НОЧЬ

В проеме битого стекла бендежки
		пасхально плавает Луна.
Белеют звезды
		в мире дикой спешки,
где даже ночью полудремлют города.

Вокруг полночной стройки мчат машины,
Я, как покойник,
		лежа на столе.
За головою телефоны - 
			мины
в надрезанной и сорванной судьбе.

Гуляют стекла, ржут под ветром двери,
собака воет.
		В неспокойном сне
перемешалось.
		Просыпаюсь. Мэри
взошла и села в русой голове.

Ты тоже маешься?
Я думал, тебе легче.
Тонкие пальцы протянула по вискам.
Сквозь россыпь звезд
в пустыне бесконечной
растворены печальные глаза.

Растворена печаль моя.
И время
мне не вернуть и 
не остановить.
Мне крест нести, как наслаждение
и бремя.
Мне больше никого не полюбить.

За стенкой крыса ходит - 
падаль ночи.
Будильник мерзкий.
Свыкшийся союз.
Я сам питаюсь стылостью.
Порочно
открыв заслонки, в галики напьюсь.

Как много тем.
Как одиноки звезды.
Как долго память лихорадит мозг.
Лежу, немею.
Пар летит. Морозно.
Луна стекает,
как со свечи воск.

22 марта 1984г.

СТОРОЖ

Примерьте галстуки, ночные телефоны.
Я все сказал и скомкал.
Что за сны?
Приходишь одиноко на перроны
минувших встреч и канувшей весны.

Примерьте туфли странствий, тротуары,
босым пройдусь по избранным местам.
Как памятно и тихо.
 По карманам
залита сырость и залег туман.

Наденьте, а то дует, кепи,
город.
В стропилах воздух выструган,
 вполне.
Оправдывался,
говорил, что молод,
и не готов был каяться в вине.

Налейте до устатку в горло пиво.
Идите прочь - 
былое прогоню.
Мне стол, как паперть.
Падре терпеливо
гундосит под нос: "Не гореть огню" …

Не отрекаются!
В том виноват
до гроба
Боязнь и невозможность говорить.
Бессилье время перемерить снова.
Бесправье слезу новую пролить.

Но как мне мало!
Мрите, телефоны,
ошейником замкните провода.
Я, могикан прошедших чувств, каноны
рву с корнем, оставляя боль следа.

Не отрекаются.
Но так ведь и не любят!
И к черту молодость,
где дымы за пожар.
Печаль и время многое рассудят.
Судья мне полночь и тугой туман.

26-28 марта 1984г.

	
СОБЕСЕДНИК

Слева - направо, мимо лица
лист или птица,
быстрее листа.

Листья сметают в кучу.
			Обычай?
Граблями землю карябают в кровь.
Воздух ветрами сквозными насыщен.
Осень проснулась и подняла бровь.

Птицы пронзают свободное небо,
Их отпустила сырая земля.
Листья сжигают.
		Обычай, потребность?
Это печаль, 
	 что мне с ними нельзя.

Птицы уходят, уносятся судьбы.
Где ты, моя одинокая?
			Где?
В небе желанья наши и судьи.
Листья плывут по широкой воде.

Мне ненавистны призывы к покою.
Сыт и надежен курсантика взгляд.
Что-то у нас не случилось с тобою.
Кто-то сыграл,
но сыграл невпопад!

Странно играют взрослые люди
в слово, в заботы, в потери друзей.
Небо забыв сквозь беспечные будни.
Руки сложив.
И не надо полней.

Может не надо,
но странник задумал
думу лихую
и сжег свой блокнот.
Птицы уходят.
Однажды я думал - 
мир - это праздник, в котором везет.

Только однажды был счастлив.
Не слышал,
не изучал небо в окна и в дверь.
Осень и дождь постучались по крыше
словно теперь,
но печальней теперь.

Мой собеседник полночный,
проезжий.
Осень гуляет,
гуляет листва.
Слева - направо, чуть пожелтевший,
Лист…
или птица, быстрее листа.

25 октября 1984г.

СОН

Я остался один.
По паркету прошли незнакомые люди.
Что запала октава, нарочито скрипнул рояль.
И я крикнул последнему:
 "Эй, погоди, мы обсудим..."
Он слегка обернулся
и молча проследовал вдаль.


И я губы кусал, неловкий,
в пустынном заходе.
Ни заботой, ни лаской не стала блаженна кровать.
И в поту мое тело,
 я явно стою на проходе
и беззвучно кричу,
 но что-то меня не слыхать.


Я поплелся к светилу и время не чувствовал.
 Люди
если где и не спали, то странно пугались меня.
Я нахально подумал: "Они мне сегодня не судьи".
 Только Он,
Так похожа на вечность прямая спина.


И во взгляде такая бездомность,
что жизнь одиноких
и плутающих засветло
в стане деревьев и мха,
наполнялись значением истинным…
или глубоким.
И на списанной торбе по-прежнему пахнут стога.


Меня долго удерживал старый
хороший знакомый:
"Сон - пустое неведенье,
проще забыть плохой сон".
Я сказал: "Извини", - 
и ушел тем теченьем влекомый.
Друг маячил по берегу,
выдав в дорогу мне стон. 
 
 
Я крутился в вопросах,
пловец очень слабый.
Ответы
были глубже значительней,
 глубже, чем вся глубина.
Мама вышла на берег.
"Сыночек, - кричала, - котлеты..."
Или что-то такое,
но разве услышишь - 
волна.


Я проснулся, войдя
 в совсем не знакомый мне город.
Там плевались на улице,
в скверах топтали цветы,
стариков унижали...
И проклял тогда я, что молод
и бессилен придумать слова
и спасти от беды.



И тогда я спустился в какую-то пьяную яму,
где оркестр заменял фальшивый еврей - контрабас.
За вино я закладывал вещи,
попутно отталкивал даму.
Та в истерику впала,
но после на взгляд нарвалась.


И мне голому, в стылых сомненьях,
открыли все двери.
И лакеи зачистили ноги,
заместо штиблет.
И какие-то прихвостни клеили пестрые перья.
"Это перья заслуги
и перья придуманных лет.


Скрась у нас в лабиринтах
стены 
слияньем,
будут в радужных пятнах
все горькие мысли твои".
Я бежал от них долго.
Чутьем выходил,
не сознаньем
на забытую землю,
где птица летела:
"У - и".


Где цветок вырастал
случайно и осторожно.
Безобиднейший заяц,
шарахаясь от поездов,
ко мне носом приник.
И тогда-то мне стало возможно
на слова и на сердце единый сработать замок.


И я слышал, мальчишка кричал мне вдогонку:
"Примите!"
Он в паркетах томился,
просился в заботы и класс.
Я взглянул.
Побоялся за сны,
побоялся за ломку
и ушел на заход.
И небо пронзил новый глас…

22 сент. 1984г.

оглавление