Элегия

Догорает свеча стеаринная
Передо мной на знакомом столе.
Есть, наверно, и дружба старинная
И любовь, верно, есть на земле.

И душе очень грустно становится:
Очень тянет писать и писать.
Мама скажет: « Иди, полуночница,
поэтесса моя, быстро спать!»

Спать не хотелось, лишь расстояние
От меня до тебя мне  видно.
Дианы далекой сияние
Льется тихо в ночное окно.

Донимаю тебя, это верно.
Иногда и бесстыдно грублю.
Разлюбила меня ты, наверно
Я ж тебя, как и прежде, люблю.

			1972г.


		Восстание
                            В теле женщины –
                             наказуема душа.

Скажите, в чем моя беда?
И вы ровесники-друзья,
И вы, седые поколенья
-Терпенье, девочка, терпенье.

И голых стен безмолвный крик,
И шелестящий шепот книг,
И матери благословенье –
-Терпенье, девочка, терпенье.

Ты  безоружная. Твой щит
Тебя надежно оградит
От униженья, пораженья
-Терпенье, девочка, терпенье.

Две тыщи лет у трети стран
Что было Богом христиан
И вызывало поклоненье
-Терпенье, девочка, терпенье!

Прошла пора немых кино.
За что судьбою мне дано
Молчанье и повиновенье?
Вершить мое предназначенье!


		* * *
		
Когда мне на улице крикнул ты: «Леночка!»
Смолчали девчата. И только одна
Сказала: «Тарасова – странная девочка:
Ее не поймешь – то смела, то скромна».

У нас под окном тебя видел мой дедушка
И мне передал: я смеялась тогда.
Ты думал наверное: «Глупая девушка.
Ведь я же ей нравлюсь, к чему так горда?»

Пройдет много лет. И как было обещано,
Мы встретимся: «Кто это? Разве она?
Тарасова Лена – красивая женщина,
Да только давно уж чужая жена»,

Не знаю, что скажешь, не знаю, что сделаешь,
Но в эту минуту, наверно, поймешь:
Да, я была странной и гордою девочкой,
Но ты, дорогой мой, был тоже хорош.


		О Саратове

Родина. Россия, это имя
Каждому расскажет о своем;
В золоте полей, озерной стыни,
О любимом городе родном.

Край мой, солнцем выжженным до соли.
Волны Волги, степь, полынь, ковыль.
Там за кромкой горизонтов вскоре,
Дремлет, синих перелесков стынь.

Только мне всего роднее юный
И старинный, строенный не раз,
Мой Саратов солнечный и шумный,
Волжский город, где я родилась.

Трудовой и праздничной порою,
Заводским разбуженный гудком,
Город институтов и студентов,
Весь знакомый, пройденный пешком.

Новостройки! даже в центре самом,
Столько зданий намечает план.
Поднимают головы кварталы
Там, где сунет нос подъемный кран.

Улочки с дневными фонарями,
Как мне дорог тихий ваш уют.
С маленькими серыми домами,
Где мои товарищи живут.

			6 апреля 1978г.


	Вчерашние друзья

Дорога мне вослед – в пыли
Сомнений, слов, кривых улыбок,
Друзья вчерашние ушли – 
Вместилище моих ошибок.

Не кличу зря – их не вернуть,
Пусть лишь неопытность виною,
А впереди – туманный путь
И мудрость горькою ценою.


	Неотправленные письма

Прошлого чердак необитаем.
Пыльный ворох престарелых истин.
Взявшись разбирать, мы вновь читаем
Наши неотправленные письма.

Чуждых воинств побежденных стяги
В небе, трепеща, не развивались:
Листья осени – листки бумаги
Пожелтели и поистрепались.

Радостей давно перекипевших
Тонких замечаний и признаний.
И еще остынуть не успевших
Новостей, упреков, пожеланий.

Сколько их, небрежно позабытых,
Иль нарочно спрятанных в тетрадь…
Что они переменить смогли бы?
Много? Мало? Стоит ли менять?


	Воспоминание о музее

Шуршащий вечер. Шелестящий сад.
И звук шагов, спешащий и нежданный,
И эти стены скроют и простят,
Свиданье Дон Жуана с Доньей Анной.

Домой! Домой! От обнаженных глаз,
От лгущих губ, от будущей печали.
Долой! Довольно! Все! Но сколько раз
Мы расставались и опять встречались!

И снова плачет радостный апрель,
И запах старых красок, и на полках
Забытая пылится акварель,
И все стоит рождественская елка.


		* * *

Вот и все, что мы сделали,
Вот и замкнут наш круг.
Мчатся лебеди белые
Все на юг, да на юг.

Но не кончилась линия – 
Мы на новом витке.
Волны катятся синие
По реке, по реке.

Вместе счастье нам выпало,
Не сдаваться – идти.
Под дубами и липами
Мы в пути, мы в пути.


                    С. С.

Дождь осенний стучит в стекло.
И луна расплылась в окне.
Ты мечтаешь попасть в тепло.
Или спишь, прислонясь к стене.

Не хочу тебя обмануть.
Твой огонь во мне не угас.
Счастье верить, что кто-нибудь
В этот час вспоминает нас.

Счастье верить: всему свой срок –
Не хочу, чтоб проснувшись вдруг,
Ты подумал: «Я одинок».-
Хоть и столько людей вокруг.


                           А.К.

Кто в жизни прав – в любви невежда.
Так я. Настал последний срок:
Убита Вера. Лишь Надежды
Еще чуть тлеет огонек.

Освободи. Довольно муки!
Задуй – достанет ветерка.
Цвет осени, огня, разлуки
Желт как наряд еретика.

Росток из тьмы – больной и тонкий
Стремится в солнечную высь.
Любовь ручонками ребенка
             Еще цепляется за жизнь.


	Синяя вечность

Синяя вечность. Призрачны тени.
В вазе спрессована синь васильков.
День отойдет в опечаленной лени,
Выйдет луна из седых облаков.
Выйдет, оглянется, сон не нарушит,
Выйдет послушать наш разговор.
В высях астральных вечные души,
Заполонили синий простор.
-Слушай, любимый, сущий и мнимый,
Странное странствие, тающий свет.
Друг мой старинный, огонь стеаринный,
Я вас любила ровно пять лет.
Ныне бессильна. Ныне в Севилье
Дамы в слезах – белой лилии нет.
Знаешь, любимый, лед ли растаял,
Мост ли сгорел у меня на пути.
Только однажды вдруг поняла я – 
Мне до тебя не дойти.
Я ль не мечтала, счастья не зная,
Я ль не была у дверей?
Я ли вначале гордая, злая,
Стать не могла бы добрей?
Я ль не вилась, как пчела полевая,
Не выбивалась из сил?
Только однажды вдруг поняла я;
Ты не любил.
Кончилось лето, сны отлетели,
Свечи сгорели в храме дотла…
Дни пронеслись, пролетели недели,
Жизнь протекает, а я все одна.


		Набросок

Больница. Уколы. Врачи. Халаты.
И в сером безмолвьи застыли палаты.
Надсмотрщицы – сестры, печальницы – няни.
Белесые шторы и грязные стены.
Оглохли приборы, ослепли рентгены.
Мои пустые восстаньте клетки!
Сквозь плач и хохот, слепы и глухи – 
Долой уколы, долой таблетки – 
Меня излечат мои стихи!
Не растворюсь я в том, что было,
И в том, что будет не растворюсь.
Одно лишь знаю, что до могилы,
С тобой и с мамой я остаюсь!
Я буду верить, быть может, долго,
Ждут испытанья сквозь прозу дней.
Но только фальши, бесчестной фальши,
Не хватит места в моей душе.


		Плач

Что стоите, молчите, опустив зеницы опухшие?
Я же к вам обращаюсь,
                                  Я вас призываю: послушайте!
Я дождем упадаю на горячие
                                  Гордые головы.
Голуби! Только птицы небесные
                                  Кружат без дела над осенью…
Может Каспий услышит – соленое
                                  Слезное озеро?
Соль и горечь его не разбавишь
                                  Водицею Волжскою.
Ноженьки! Вы устали бежать, натыкаясь
                                  На камни и тернии…
Мы поспорим опять, что удел наш – 
                                  Терпение и всепрощение.
Вы должны понимать, что в одной лишь 
                                  Надежде на лучшее,
Возвращаются к матери дети заблудшие!
Боженька! Снизойди, вразуми,
                                  Не оставь без внимания
Помоги, научи волшебству понимания.
Этих сирых, затравленных
                                  Злом недоверия – 
Разреши их сомнения,
                                  Помоги во спасение!

		Мужу

Давно ль смеялась неба просинь –
Слезами вешняя капель,
У нас весна пришлась на осень,
А хмурь и слякоть на апрель.

Давно ль отвьюжили метели,
Но с каждым утром тоньше нить.
Тянулись серые недели
Нас не умея изменить.

И ночь. И снова я в больнице.
В окно стучится первый дождь;
И все мне снится, все мне мнится,
Что ты когда-нибудь придешь.

И снова станешь сам собою,
И снова твой услышу смех.
И мы пойдем домой с тобою,
Как в тот последний, первый снег.


		* * *
		
Я люблю тебя, желтый лист,
Луж стеклянных голубоглазость.
Птиц последних прощальный свист,
И небес голубую радость.

Блестки дождика под луной,
Первый снег на холмах соседних:
Я люблю тебя, шар земной,
В бледном облаке снов осенних.