***

грусть в глазах твоих
и на кончиках пальцев
когда ты смотришь 
когда прикасаешься
не на меня не ко мне



              ***

В произвольном порядке с деревьев срываются желтые листья,
И деревья стоят, словно смуглые девушки, платья сорвавшие дерзко.
Одинокий прохожий взгляд отводит от них, засмущавшись,
И теряет его в сером небе, набухшем топленым закатом.
Темнота дня воздушный бокал наполняет собой понемногу,
По земле разливается тенью, чуть вязкой и тонкой.
Воздух сумрачно-плотный при вздохе вливается в легкие с плеском.
Фонари в полутьме распускаются смутным сияньем
И неявным теплом растворяют сгущенную плавность заката.
Как в тисках темнота постепенно сжимает пространство.
Не часами теперь измеряется время, а силой и скоростью ветра.
Ночь равняет все краски. Лишь черный и серый покрывают предметы,
Въедаются в кожу и в тело глубоко, если мягкое тело, уходят бесшумно. 
Звери движутся, тихо мордой своей раздвигая ночную завесу,
Иль ногами передними резко покров темноты разрывая,
Иль крыло погружая в крепко-крепко настоянный воздух.
В темноте расплываются люди, словно в черном тумане на лодках,
Рывками вперед продвигаясь, сутулясь и горбясь,
Будто воздух ночной тяжелее дневного прозрачного света. 




              ***

Пью с подругами чай из стаканчиков
Белых рифленых, медленно расплавляющихся 
В руках. Мы трещим о косметике, старых
Знакомых, о недавно приснившихся снах.
Марта чай отставляет подальше к окну,
Чтобы ветер, сквозь щели влетевший, его остудил
Побыстрей. А Кристина кричит, что буфетчица,
Сахаром балуясь, чай насластила чрезмерно.
Я самозабвенно вливаю в себя кипяточек,
Чаинками с наслажденьем плююсь, на лице 
Отвращение шутливое корча. Подруги 
Смеются и в качестве комплимента 
С подоконника падают на пол и обратно
Взбираются плавно как волны морские,
На берег бегущие дружно. Чаем взбодрившись,
Мы идем прогуляться по улицам желтым
От листьев и пыльным. И под деревом каждым
На фотопленку запечатлеваем себя, улыбаясь,
Смеясь и серьезные делая лица. А потом
По домам, на прощанье приятную гадость
Друг другу сказав, мы расходимся долго.
Вечер я коротаю в раздумьях. Кристина
В компьютере с упоеньем копается. Марта
Книги читает умнейшие на ночь.



           Безотчетно

Люди в автобусах утрамбованы насмерть.
Движение транспорта упорядочено согласно…
Проезжаю мимо «Вероны».
А не та ли это Верона, которая…
В которой нас с тобою встречали событья?
Путаю Ромео с Тристаном и Джульетту с Изольдой.
Одно сплошное несчастье, вывихнутый…
Только Дафнис и Хлоя вырисовываются
Отчетливо на фоне всеобщего…
Фотографирую Kodak’ом
Томно улыбающуюся подругу
Под торжественной вывеской похоронного…
«Реквием» для ее домашней коллекции.
Небо серое как Волга течет.
И мост такой же серый тянется через…
Только Canada green ядовито зеленеет,
Дисгармонируя с окружающей…
Прохожие со стертыми лицами спрашивают
О времени и о том, как пройти на улицу…
Я не знаю, головой отрицательно…
И вот мы ждем друг друга, 
каждый в своем условленном…
в свое условленное…
Время неразмеренно, пространство преры… 
Неправда… Не правда ли, все это полный…
Сон мне какой-то странный про тебя сегодня… 
И ли это был не…



           Cпиной к зрителю, или
           картина в картине
           


Что если я тоже часть той картины,
на которую смотрю, не видя ее полностью, 
и кто-то стоящий сзади
(должно быть, настоящий зритель) 
воспринимает все именно так:
картина, висящая на стене,
и я, обращенная к ней взглядом?
И он разглядывает мою спину, 
мою внешнюю сторону, 
доступную и понятную, 
без остатка – всю – открытую зрению.
И он разгадывает мое лицо, 
скрытое от глаз, неосуществимое, 
как содержание, необлеченное в форму.
И он рисует его 
на внутренней поверхности своего взгляда, 
наделяя обликом то, чего, может быть, нет.




              ***

Обернись. Я стою за твоей спиной.
Не верь глазам, если они не видят меня,
стоящей сзади.
И ушам откажи в доверии, если
ты не слышишь, как я говорю в них.
Если не чувствуешь моих рук, тяжело упавших
на твои плечи – то задумайся, жив ли ты или
уже умер. 
Если ты не помнишь меня, 
ничем не жертвуешь мне, забыл даже имя,
то не важно кто ты, 
кем рожден и зачем погибнешь.
Я за тебя не в ответе, ищи другую богиню.
Уходи, 
не стой истуканом посреди царства,
наводя на людей смуту, тревожа город. 
Я дам сигнал к отправленью.
Как почувствуешь страх, стрелой 
расколовший затылок, запах 
опаленных волос и сухой язык поперек 
горла, то не мешкай, тут же срывайся с места, 
беги отсюда,
не оглядывайся – не то свернешь шею или, 
в лучшем случае, обратишься в камень.




              ***

Я слагаю слова в стихи для того,
чтобы все смолкло.
Я делаю так, чтобы звучало лишь то,
что я говорю.
Я говорю так, чтобы было слышно
мое молчание.
Я молчу, потому что не знаю слов,
способных 
действовать как касание, как удар,
способных 
вызывать наслаждение или боль
одним звучанием.
Я говорю,
потому что хочу молчать.
Я хочу,
чтобы все было понятно без слов.
Я думаю,
что поэзия – это молчание,
которое звучит, 
когда последнее слово сказано.




              ***

Направленность к смерти для всех очевидна.
Неизвестна лишь скорость движения к.
Если старость со мною случится, я буду
курить сигары, брошу книги читать
и стану смотреть телевизор. О прошлом забуду,
словно не мною оно проживалось. Буду ждать 
приближения осени поздней – поры 
путешествий. Надеюсь, что смерть интересна.




              ***

Пустоты, из которых время
потоком беспрерывным вымывает память,
я населю подобием ее – воображеньем,
и заново всю жизнь свою создав,
предам ее безжалостно бумаге, 
а смерть подпишется и под судьбой двойной 
единое поставит имя.




              Зоопарк

Звери лапами
Морды скрыв тихо пели
Скорбную песню:
«Земля разверзлась и все
Поглотила живое».




              Vers l’hiver

Зимою к земле 
примерзают
лужи и листья
и даже собаки
теплыми лапами
к мертвому дну до 
весны пристывают
когти воткнув в 
стоят долгожданно
как статуэтки.




              ***

Разреженный воздух:
от птицы до птицы
два километра.




              ***

плетенье седых веток 
сквозь водяную взвесь
еще не зима, уже не осень




              ***

Ты знаешь названье тому, что происходит с нами?
Ты стара, твой скелет проступает сквозь кожу так явственно.
Даже летом ты кутаешься в одеяло, спасаясь от холода,
мне не ведомого. Много лет назад ты родила меня в смятении,
любовью его называя. И с тех пор, чем сильнее я становился,
тем ты больше слабела. Твоя жизнь истончается, высыхает
источник, питавший траву, растущую вдоль его тела.
Я обнимаю тебя, но ты отстраняешься мягко: слишком грубы
для тебя мои руки стали. Когда ты произносишь: «Я умру.
Это скоро случится», я вдруг понимаю – это то, что я так опасался 
услышать. И меня подавляет Чувство, в котором смешались
вина и досада, раздраженье и жалость. Я немею и делаю вид, 
что не слышал, а ты – что ничего не сказала. Так, когда к расставанию 
время стало стремиться быстрее, чем прежде, застенчивость 
прокралась меж нами (будто мы влюблены) так некстати.




              Возвращение

Любимая совсем превратилась в старуху.
Она больше не смотрится в зеркало,
не вплетает цветы в волосы, отстраняется,
когда мои руки тянутся, чтобы обнять ее.
Милая, как ты устала за время,
что мы вместе, - говорю я, и она
кивает покорно, и я замолкаю.
Я смотрю на ее лицо, стараясь его узнать,
разглаживаю ее черты в девушку, расправляю 
сутулые кости, возвращаю ее в невинность.
Она похожа на засохший цветок,
который я бережно погружаю
в горячую воду – цветок распрямляется,
ненадолго обретает полупрозрачность,
он прекрасен в своем неестественном состоянии,
наполнен водой, словно новой жизнью,
но потом тяжелеет, как одежды Офелии
отяжелели, ко дну потянув за собой хозяйку,
тонет, распадается на части, растворяется вовсе.
Чем больше мы прожили, склонясь,
как подсолнухи к солнцу, к смерти,
тем чаще мы живем в обратную сторону,
стараясь продлить во времени исчезающее,
обрести утерянное. Эта жизнь называется памятью.
Главное, - говорю я себе, - перед смертью
не думать о смерти, относится к ней несерьезно,
как к прогулке после обеда. То, что останется 
после любимой со мною, со мною умрет. 
Дальнейшая наша судьба мне неизвестна.