* * *
	
				Володе Зиновьеву
		
Недолго полозья легчайших саней
Над настом хрустящих льняных простыней
Тебя поднимали и мчали:
Ведь ты торопился под простыни к Ней –
Как будто на небе, не в царстве теней
Ваш брак заключали…
Сезонный прозектор Весна – впереди
Снегов рассеченье на формулы: 
Слякоть,
Которыми вычтет тоску из груди,
Зашьет и отпустит, и хлынут дожди,
По спутанным прядям рукой проведи – 
Не плакать,
Но слушать шуршанье растущих волос, 
И вылет вощенных шуршащих стрекоз
Из каменных пор, поглощающих тленье.
Изгой в парадизе суждений и поз,
Ты бред этой жизни, как тиф, перенес,
Комедия смерти средь ленточек, роз
Ее осложненье…

  1980

  
  
	СЕРЕНАДА
          
О. любезная подруга!
От любовного недуга
Средство верное одно:
Поскорей уйти на дно,
Жить со мной в подводной лавке
Беспроблемно, как в раю –
Я русалкам на удавки
Километры водной травки,
Ил,  ершовые булавки,
Бородавки продаю.
Я всплываю и ныряю,
Все догадки проверяю:
Вот проверил – от ноги
По воде идут круги!
О, любезная подруга,
Я длину промерил круга,
И равна она длине
Следа мидии на дне.
Потому ее короче 
Осыпь сна в прогаре ночи,
Путь прижизненный души
В ней ложится бесконечно,
Незаметно, безупречно…
Звезд колючие ужи
Ночью сумеречной, мглистой,
Прошуршав по стрелолисту,
Заплывают в камыши,
Тают в сладкой глубине,
Тишине текучей, душной…
Образцом беды воздушной
Ты являешься ко мне…
О, любезная подруга!
Повязали мы друг друга
По ногам и по рукам,
По губам и по бокам!
Образец не продается –
Он бесплатно отдается!
Что еще нам остается,
Безнадежным дуракам…
	
	
	
	ЭКЛЕКТИЧЕСКАЯ ЭЛЕГИЯ	

				Н. Мерц

Утром примешь ли душ – над водою туман:
Холодает…
Для тепла заиметь бы грошовый роман, 
Да ношением фиги испорчен карман –
Выпадает
Мало-мальски набравшее цену и вес,
Так  политое дерево тянется в лес
Стоит ветру его поманить обещаньем билета…

Ты все думаешь, мой задубевший дружок,
Не залечь ли на наголо бритый лужок,
Но звучит непристойный скрипучий рожок                 
Из-под жухлой обивки…
То обычно столь сносно играющий Пан
Иль пропал, 
Или, может быть, просто не пьян,
И сечет твои трели досадный изъян
На льняные обрывки…

И фаллический символ в лице кулака
Мне к лицу то и дело подносит рука:
Тратишь кофе, ласкаешь ли мыло…

Поклянемся на Куне, что было:

Ты приблизилась к белой пустой полосе,
Обнажилась,
Соломинкой в кофе-гляссе
Привыкая к горячей воде, постояла…
Сломан душ, вяла пена, корыто мало,
Первый снег,
И последнее в доме тепло,
Все, что лето ланцетом  листа соскребло
С белизны одеяла…

Ты вне здешних забот,
Но, в отличие от
Телки греческой,  бодро грядущей из вод,
Для тебя эта пена - последний оплот
Чистоты без огласки…

Уплываешь?
Иду - просто не по пути…
Не ищу, ведь тебя все равно не  найти,
Даже если с  утроенной силой трясти
Греко-русские сказки... 

	
	
	АВАНГАРД	
	
				М. Кубину

Забудешься тяжким младенческим сном
В прелестном безлесном  пейзаже лесном.

Сорвешься в морочный кисель на бегу
По горной равнине, на волглом  лугу

 Задушишься в плотных портьерах бесплотных.

Не выйти сухим из прижизненных снов:
Овчаркой причуяв основу основ, 
Свалившись с изнанки голодной горой,
Глаза зацелует мне ангел сырой.

Расправясь с моим сыромятным лицом,
В прореху пупа  заберется скворцом.

Пока онемела от крика рука,
В мошонке склюет дорогого жука.

И утлый твой танкер на тряпке реки
Кормой накренившись, склюет маяки.

И станет не стыдно, при  всей наготе
Распластанным выплыть в пустой темноте.

В игольное ухо окна проходя,
Распасться на шаткие шины дождя
В гогеновских жарких потеках кислотных.                 
	
	
	
 	ПОД ЗНАКОМ РАКА	   

				Лазарю Кишиневскому
				
Хоть ногу вставили с земли
Мы в зад кобыле, а не в стремя,
Себя за то ты похвали,
Что очень лихо провели
Сквозь пальцы раковое время,
А пусть теперь нам бреет темя,
Сводя десятки на нули…

Дивимся все, что не пасет
Нас кляча чинно, как в Европе,
И что вообще она не в духе:
Вовсю сучим клешнями в брюхе –
Оно, естественно, несет…

Нехватку водки вмиг сведет
На нет отсутствием закуски, 
Не в счет и те, что носят блузки,
Язык же длинный, паче русский,
До Антарктиды доведет…

От синих в звездочку ночей
Видны Нью-Йорки ли, Гренобли,
И зуд повертывать оглобли,
Да вставить ноги половчей… 

Но мы не прочь и куличей:
Как всяк, обжили мы болото…
Где нынче дивная охота
На нас – последних усачей…
	
	
	
	 ОБРЕТЕНЬЕ БЕССМЕРТЬЯ
	
Октябрь, пристань, край земли,
Храп в жопу пьяного Харона,
Летает мятая ворона
В мазутной сини  на мели,
Да райских яблоков обглодки…
Старик плевал на деньги - водки!,
А нет, так сам туда юли,
К тому ж, нигде не видно лодки –
Ни здесь, ни в мыслимойдали…

Сто раз промеришь хлипкий трап,
Пока окинешь скорбным оком:
Бессмертье – вот оно, под боком –
Река, рассвет, Хароний храп…
	
	
	
	 * * *
	 
	 			А. Василевскому
	 
		Смерть и жизнь – во власти языка,  
		И любящие его вкусят от плодов его.

					18 ПРИТЧИ, 21	


Пока той лакомке с клюкою
Неведом верный адресок,
Долбя извилины киркою,
Всегда добудем свой кусок
Бумаги, тушь, чакушку водки,
Да чинную чету носок,
В любом планетном околотке 
Почтут за честь себе молодки
Для нас ослабить поясок,
Пока уста чернильный сок
Тянуть из тела не устали,
Пока для пчелки, спящей в стали,
Не слаще сахара висок…
	
	
	
	 ПРИЗНАНИЕ	
	
			Максимовой	

Чего, казалось бы, трудней,
Чем вспомнить сызнова о ней,
Когда  в обед сто лет минуло
Как я долой с горючих глаз:
Сейчас, когда мои как раз
Почти на Полюс  натянуло…

Семь раз нам рай был в шалаше,
Но враз отрезало в душе -
И то, не стал я атташе:
То пот стал лить я, то чернила,
То этой музе, то иной...
Когда-то ведь и ты со мной
Впервые платью изменила…

Душа, отъявленный паук,
Ползла по лесу ног и рук
И дров немало наломала…
Охота, знать, завершена,
Раз ты опять всплыла со дна
И в сеть свою меня поймала…

Я признаю, спустя года,
Сколь ты права была тогда,
Что сожаленья не миную:
Неплохо, мыслю, полежать,
Седую грудь к груди прижать –
Знакомую, но не родную…
	
	
	
	 ПИСЬМО С ЮГА	
	
Напрасно, раз сквозняк несет,
Цепляться за моря и суши,
Пока с тобой открытый рот 
И вширь развешанные уши,
Еще – прибор для сбора груши,
Отягощающий фасад, 
Пока попутный ветер в зад.
Из ряда лиц перемещенный
В ляд небылиц, бреду по льду,
Чем больно люб мне, на беду
Сей древний способ извращенный
С самим собою жить в ладу.

Родная, хау ду ю ду!?
	
	
	
	 * * *	
	
…Сдавила низкие широты
Зима стерильными руками…
…Уж потянулись вертолеты
На север злыми косяками…

Уж скорлупой замкнулись воды,
И поспешив из опасенья
Уснуть бесследно, водоходы
Исчезли в форме вознесенья…

Уж стылый сок густеет в венах,
Ко дну приникнув пузырьками
Пустые рыбы мыслей бренных
Едва шевелят плавниками…

Душа, неявная на белом
Спокойно ждет в ледовых безднах,
Пока Господь пришлет за телом
Оглохших ангелов железных.
	
	
	
	 * * *		
	
Не бойся, не плачь, не болей,
Целебней цикуты глотай:
Офорт городских тополей,
Заката, разорванных стай.

Когда не поможет, прими,
Как  я это с легкостью пью:
Мы больше не будем людьми,
Мы бродим с тобою в раю.

Неделю в раю листопад,
Троенье присыпанных троп,
В распадках холодный распад
И солнечный сонный потоп,

Развалы трехцветных страниц,
Базарное буйство грибов,
Звенящие бусы синиц
На старческой коже дубов.

Летает гордиева нить,
Горит несгораемый газ.
Нас боги уcпели забыть –
Теперь им уже не до нас:

У них в городах передел,
Запутанный  торг и дележ, 
И только отпрянешь  от дел,
Как ляжешь под жертвенный нож.
	
	
	
	 * * *		
	
		Кто дал разрешение леса хозяйке
		Раздеть все деревья, одеть нас в фуфайки?
				Татьяна Калюта


Кто дал разрешение леса хозяйке
Раздеть все деревья, одеть нас в фуфайки?
Дать белую шубку безродному зайке,
Пожухлой листвою закрыть все лазейки,
Дорожки, опушки, тропинки и змейки,
Стеклом забережить речные закрайки,
В рябины метнуть снегириные стайки,
Заставить искать нас в шкафах рукавички,
Прохожих носы покраснеть с непривычки,
Укрытия паркам явить без утайки,
Обрушить на спины нам ветра нагайки,
Когда б мы  посмели назад оглянуться,
Родиться, влюбиться, уснуть и проснуться,
Вокруг оглядеться, прозреть, ужаснуться.
Тем более, кто нам давал разрешенье
Наверх подавать о свободе прошенье,
Забыть отрешенье, искать утешенье,
Второе дыханье, иное решенье?
Любимая, так ли нас в школе учили -
Чтоб сами болея, других мы лечили,
И сами глотали такие печали,
Мы  маялись  сами, другим облегчали,
Других провожали, а шли без дороги,
Тоскуя по небу, глядели под ноги,
Как рыжие белки, бежали по кругу,
Сидели по кругу, лежали по кругу,
Встречались, прощались, писали друг другу.
Но  хватит, мы  больше не будем об этом, 
Давай о деревьях, ликующих летом. 
Кто дал разрешение леса хозяйке
Раздеть все деревья, одеть нас в фуфайки?
	

	
	 * * *	
	 
О сын мой, и мне эти сны родовые:
Смешением старческих и подростковых,
В которых уснувших целуют живые
И дети их ходят в венках васильковых,
В одеждах домашних   по жадному лесу,
Меж скрытых кустами окопов немецких,
Приняв за укрытье живую завесу
Пленительных плясок его половецких.
Когда же их в поле отпустят березы
Храня на коре непрерывные списки,
Цветы принимают нелепые позы –
Еще васильки, но уже василиски, 
В обличье собратьев, надежных и нежных,
Старательно шепчущих новое имя
Цветными устами чешуек прилежных,
И бледные дети бредут между ними.
Летят атрибутом российского вида,
Не ведая сути своей половинной,
Не видя, как бледные звезды Давида
Над тающей степью восходят лавиной…
	
	 
	 
	 * * *	 

			Т. Медведевой.

Быльем так днище обросло,
Что стоит выпустить весло,
И яви вялое теченье
Уже на мель вас отнесло,
Песком замыло, занесло,
 И мы – вдвойне не исключенье.
Волос валютное руно
Сгодилось шторкой на окно
Куда нет-нет, да глянет лето…
А я в полярной пустоте
Как карп, шипящий на плите –
Пою, да только песня спета…
Увы, мой самый добрый друг,
Не дотянуть к пожатью рук:
Меж нами – мы, и вся планета…
«Звезда с звездою говорит…» -
Мне над Царицыным горит
Ее ночная сигарета…