* * *

Крошечный магазинчик на улице Шелковичной…
Там продавали нитки, пуговицы, заколки.
Всегда там был запах мыла, цветочный и земляничный,
И головокруженья – от запаха белого шелка. 



		* * *

Дом наш вымазан краской, завален холстами.
Пахнет лаком, олифой и маслом льняным….
Освещение чуть смягчено облаками.
За отцовским мольбертом мы вместе стоим.

		Из книги стихотворений 
		«Провинциальное воскресенье» 
		(оба из цикла «Дикие лебеди») 



		
		Дорога к морю

Одна дорога. Вдоль нее дворы.
Но сколько еще будет длиться лето
И скатываться к берегу с горы,
Слепить легчайшей сетью тьмы и света.

Почти что бесконечен каждый сад
За высотой прозрачного забора,
И свесившийся темный виноград
На улице подстерегает вора.

Обрызган камень лестницы водой.
Густеет день в просвеченных пространствах.
Преобладает темно-золотой 
В тонах июля на абхазских станциях,

Покатый двор, скамья, садовый кран.
Калитка сверху схвачена каймою
Ползучей розы, радости окраин…
Ах, как бы здесь скучалось мне зимою!

	Из книги стихотворений 
	«Провинциальное воскресенье


	
	

		Отпускные игры

При свете неживом, под фонарём
Играли дети, асы бадминтона.
Волан летал и за чертой газона
Спокойно падал. В воздухе пустом
Завязла мошка. Гулкими шарами
Стучали в биллиардной. Нервный вальс
На танцплощадке тщился счастье масс
Сыграть под мертвенными фонарями.
Сквозь сумеречных звуков глухоту
Цвели обрывки пыльных ароматов – 
Асфальта, роз, тоски пансионатов.
Волан летал и падал за черту.
                                 
		Волга. 2000. №413


		* * *

Мама мне говорила, что я кукла немецкая.
С виду я на людей абсолютно похожа.
Но во мне до сих пор та уверенность детская,
Что я куплена в “Лейпциге”.

И играют со мной, и болтают мне всякие глупости,
Угощают вином и потом пристают с поцелуями,
И иголками в сердце с улыбкою колют мне,
Ах, не больно, не больно –  оно целлулоидное.

Только у психиатров халаты крахмально-хрустящие,
И сверкают глаза их с безумной отрадою.
Ах, не трогайте, что вы, я не настоящая!
Никаких я стихов не писала... отдайте тетрадь мою!

		30 января 1990
					Волга. 2000. №413



		Пение за столом

Заботились друзья о певчей гостье –
Сейчас же чай (индийский) заварили
И ждали, что проснется в робком горле
Счастливый звук, и фруктами кормили.

Мне страшен до сих пор обычай пенья, 
Когда, кидая елочному шару
Затрепетавший лепет отраженья,
Холодную мне подают гитару. 

Едва с мороза, в комнате раздетый
кусочек дерева ложится в руки…
На самом деле – я в руках у этой
вибрирующей шестиструнной муки. 

Тепло в руках певицы подневольной
в который раз от ужаса вниманья
и голоса слепого своего
с его кошмарным чудом попаданья.

		Из книги стихотворений 
		«Провинциальное воскресенье»




		* * *

Сыграли свадьбу. Минуло полгода.
Поспели вишни в саду у дяди Вани.
Принц на охоте. Хороша погода.
И я сижу за вечным вышиваньем.
Или за книгой. Мой наряд изношен,
Хотя полно нарядов. Я устала.
И золотая пыль на босоножках
Сияет, как на туфельках хрустальных.
Ах, крёстная, и палочкой волшебной
Не сотворить обманчивого счастья.
Скажи, любимый, есть ещё надежда?
И если так, я больше не отчаюсь.

			Волга. 2000. №413 



		Белый налив  

Я жду веянья цвета, дыхания яблок –
Вместе с первой завязью белых наливов
Кровь моя застывает в разбившихся каплях
И отрава сочится сквозь святость молитвы.

Лишь едва похоронено мая цветенье
И плоды наливаются тающим медом,
Завязь темной болезни и тьмы беспредельной
Сердце станет разламывать черным восходом.

Если тьме не позволю я в мозг мой вонзиться,
Не созреют и белые эти наливы
И над сердцем изнывшим Господь не склонится,
Как над яблоком сладким, упавшим, червивым.

		 1991
				Волга. 1996. №5-6


		* * *

Так на асфальте одичало сер
Холодный дождь, рассыпавшийся даром.
А я смотрела на промокший сквер,
Где женщина гуляла с сенбернаром.

А день был дик, совсем не приручен,
Шарахался от ласкового взгляда.
За цепью следствий влекся ряд причин,
И это все пропитывала влага.

Апрель увлекся новою листвой.
Дождь кончился. Настало время снега.
И на тоске замешанный раствор
Безумными слезами падал с неба.

		1991
				Волга. 1996. №5-6



		* * *
		
Наша вечная глушь неродная, 
Где по белому снегу бегают ловкие кошки,
И впивается скрежет трамвая
В тонкий слой впечатлительной кожи.

Окрещенная в твердых алмазах
Глушь зимы византийской
Зачарована нежностью гласных
И бытом садистским.

С наркотическим блеском глаза фонарей золотые,
Холодным и быстрым.
Освещенные улицы смотрят прохожим в затылки
И бредят убийством.

		1990
			Волга. 1996. №5-6



		* * *
  
О боже мой, как это скучно,
Какая пошлость  – в зиму, в лето
Искать упрямо хлеб насущный,
Лекарство, мыло, сигареты.

Но нам в безмерном униженьи
Свой остаётся гордый выбор –
Забыть про пищу и куренье
И тихо умереть от гриппа.

Да голубым небесным краскам
Сиять в восторженности липкой
И будто жить в Раю дурацком
С блаженной кроткою улыбкой.

		28 января 1990
			Волга. 2000. №413


		Это

Она давно меня тянет –
Холодная, словно ужас,
Бесконечная, как расстоянье,
Бледная, как преломленье в стакане
И стук жемчужин.
Она давно меня манит,
Как усыпляющий шёлк подушек.
Она обещает, что станет
Мне верной подружкой.
Она говорит, что знает,
Как убирают волосы,
Чтоб поезда в весенние таянья
Летели с откосов,
И знает, каких литаний
В вине дрожат отголоски.
И говорит, что святая.
Это вода.
Гвоздь в ладони и пепел в розе.
 

			28 мая 1992
 				Волга. 2000. №413


		* * *
			
Есть цвета  – топоров железней,
Больше всех ненавижу жёлтый!
Так оттягивает в болезни
Влажный узел волос тяжёлых

На подушку голову. Утро
По карнизу шло, по карнизу
Невесомой радостью утлой,
Оступавшейся за границу.

У взглядов и у болезней
Какие краешки лезвий!

И нет ничего бесполезней
Садов и вещей железных.

Тоска моя плачет в голос.
В три цвета впечатан город  – 

В чёрный, красный и белый.
Сладки у воды колыбельные.

Но всё же петля нежнее  –
Как нежно обнимет шею!

И бритва так совершенна  –
Фарфорово вспыхнет вена

На голубом запястье.
Не отвести несчастья.

И листья уносит в реки
Навеки, любовь, навеки.

			Волга. 2000. №413




		* * *

Меж чудных роз в жемчужинах дождя,
между киосков, лип и перекрестков,
меж чудных радостей, и толп, и отголосков
я шла, несчастье вброд переходя. 

Толкался люд с прозрачностью зениц,
шагая сквозь моей души небесность. 
Торгаш у рынка продал мне на бедность
за четвертную лучшую из книг.

Цыганка прицепилась на углу
и, мстя за отрешенность недоверья,
как черный ворон в выветренных перьях, 
кричала вслед, что скоро я умру.

А я несла священный амулет
на тонкой-тонкой ниточке надежды –
Любовь и Свет, за все меня утешьте,
за тьмы, за бездны тьмы – Любовь и Свет.
 
	Из сборника «Контрапункт, стихи 1986-1991» 
	под редакцией В.Семенюка 
	(Саратов, 2006 г., 300 экз.)


		* * *
		
Как бездарную жизнь на девятый этаж,
Где балконную дверь судьба отворила,
На уютную лоджию в белых цветах
Заманить, затащить и столкнуть за перила.

О какое безумье, Господь, этот грех
Перед миром твоим, полным звезд и мерцанья,
Этой роскоши солнца и нежности рек,
Утопающим в пышном цвету прозябанья.

Все удачи за нами бегут по пятам,
Нас преследуют радости полным мерилом,
Даже слава капканы расставила нам,
Только б нас не тянуло к балконным перилам…

С этих лоджий не смотрят отчаянно вниз,
Там разводят цветы – велика Твоя милость.
Я лишь чуть подтолкну мою Глупую жизнь.
О, не гневайся, Боже,  – она оступилась.

			1990
				Волга. 1996. №5-6