|
Если жить в месте с хорошей видимостью на берег, в
километрах ста – ста с небольшим выше Пылевограда, почти каждое утро, можно воочию
лицезреть желто-коричневое облако, лениво
тянущееся вдоль реки. К нему уже давно привыкли,
как привыкли сарайские к своим прыщавым и бледным
лицам. Как привыкли в Сарайске и окрестностях, не
разводить больше кроликов по причине их
поголовного мора. Как привыкли, жизнь человека,
превышающую здесь шестидесятилетний порог,
воспринимать, как очень длинную, а по этой причине
и состоявшуюся…
Петрович никогда не жил в Сарайске, но в
бытность своего губернаторства посещал и этот
городок исправно. Он вообще в свою бытность, был
руководителем активным, почти все охватывающим,
большим любителем без предупреждений залезть в
самые углы, покричать на растерявшихся холопов и
пощупать «деревню» за женские груди в банях.
Сегодня, ему, крепкому пенсионеру, с
нешуточным достатком, принесли ужасную весть:
тяжело заболела его единственная дочь. Если
добавить к этому, что два года назад от рака
умерла его молодая жена (старая-то спилась уже
давнёхонько). Если не забыть, что его единственный
сын, так и не ушёл, не сумел оправиться от
наркуши... То получалось, что мог он оставаться в
свои ещё крепкие шестьдесят с хвостиком, абсолютно
один.
Долго думал он по известию, в угрюмости
ходил по своему предвесеннему сумрачном лесу,
потом резко вернулся, махнул залпом три рюмки
хорошего француского коньяка, решительно пошёл в
кабинет и поднял вертушку. Действующий оказался на
месте.
- Слушай Глеб, - начал он без предисловия,
народ-то мрёт. Онкология-экология всех
задрючила. На Пиханах выбросы, говорят, лишь
увеличиваются...
В реке – купаться уже нельзя. Я ж за тебя,
голосовал тогда, Глеб... Ты что-нибудь делай!
В трубке была небольшая заминка. Всего
двухсекундная пауза, после которой, красивым
баритоном Глеба трубка ответила.
- Ну, во-первых, Петрович, ты за меня не
голосовал. И не прибили вы меня тогда только
потому, что просто не могли перекрыть все
возможные варианты выбора президента. Во-вторых, я
работаю, возможно, не больше тебя, но стараюсь.
Знаю, что и дочь твоя вчера получила
неутешительные анализы. Отправляй её срочно в
Израиль. Там могут спасти. Скажешь помочь
деньгами, информацией – нет вопросов. Поможем. Я
своих вообще стараюсь в Пылевоград не пускать.
Живут они на Белых песках и пусть себе живут. И
тебе никто не мешал всех давно подальше отправить.
Кстати, и это третье, Пиханы
появились здесь в твоё правление. Об том твоём
великом откате до сих пор в городе и выше ходят
легенды…
- Не было там никакого отката, - попытался
огрызнуться, но не очень уверенно Петрович.
- Тем хуже. Не было и не надо! Не об этом речь.
При тебе же всё это говно состоялось?! А теперь
через Пиханы, федералы деньги и грязь всякую
прокачивают. И мне с ними не справиться. Моща
тонка. Я даже пытаться не буду!
Зависла пауза, и надо знать Петровича - он
не стал дожидаться, и раньше Глеба трубочку
положил. Вот так, пидор, непонятливый...
Расстроился он конечно ещё больше. Помочь,
видите ли, ему хотят. Одолжение сделать!
Спустился он после разговора в огромный свой
подвал-тир, зарядил с десяток гладкоствольных
винтовок, подготовил к работе парочку
автоматов...
Подумал, покурил сигару, поговорил с
оружейником... и стрелять не стал. Выбрался на
лифте наверх. В лес больше не пошёл - походил по
саду. Погода неожиданно изменилась - в саду
появилось радостное весеннее солнышко. Петрович
размял широкими махами свои корявые ручищи,
толкнул пару раз в зимнем саду лениво штангу, и
пошёл неторопливо, но и немного тяжело в
направлении бассейна с рыбками – выпить перед
обедом небольшую рюмочку любимого коньяка.
|